там знакомые.

— Вы что, товарищ майор? — иронически посмотрела на него Маруся. — У меня ведь там дядя.

— Но он же вроде не разговаривает… — машинально пробормотал Жаверов.

— Ну он же все-таки человек, а не собака! — рассмеялась девушка. — А у людей, товарищ майор, есть разные способы выражения своих мыслей…

— А, понимаю, — протянул Жаверов. — Язык жестов?

— К несчастью, дядя его так и не выучил, — вздохнула Маруся. — А я даже и не пыталась… Но он до сих пор упорно отказывается… Видно, надеется, что голос к нему рано или поздно вернется… Мне и самой хочется в это верить… — Девушка снова вздохнула, еще печальнее.

— Но если не жестами, то как? — задумался майор. — Или вы тоже способны все по его лицу понимать, как этот актер… забыл фамилию…

— Кое-что можно и по выражению лица, — согласилась Маруся. — Но о таких из ряда вон вещах, как эти мосфильмовские убийства… о них же одной мимикой не расскажешь, правильно?

— Правильно, — повторил Жаверов. — И как же тогда?

— Господи, — вздохнула девушка, — какой вы все-таки несообразительный… У дяди есть блокнот и ручка. Ну теперь поняли?

Майор ударил себя по лбу и фальшиво засмеялся:

— Понял, понял, теперь понял! Просто когда я с вами, Маруся, я почему-то туго соображаю…

— Тогда вам лучше держаться от меня подальше, — пошутила девушка. — А то еще это скажется на вашей работе, чего доброго…

— Да нет, я думаю, это скоро пройдет, — самоуверенно и с намеком промолвил Жаверов. — Кстати, — он вдруг нахмурился, — что же ваш дядя, когда я ему вопросы задавал, не использовал этот свой блокнот?

— Он только со мной так «разговаривает», — пояснила Маруся. — То есть он этот блокнот даже из дома не выносит никогда.

— Что так?

— Все по той же причине, — тихо сказала девушка. — Надеется снова заговорить, не хочет лишний раз подчеркивать это свое… несчастье.

— Да, — кивнул майор. — Это очень понятно…

61

— Вы так ничего и не сказали, — напомнила Маруся. — Что все-таки с этим делом?

— Пока ничего, — теперь настала очередь вздыхать Жаверову. — Последний случай — к счастью, это оказалось только покушение — еще больше все запутал…

— Хотите сказать, убийца на кого-то покусился, но не убил? — Маруся так зачарованно смотрела на майора широко распахнутыми глазами, что ему поневоле становилось приятно отвечать на ее вопросы.

— Да, на режиссера Овчинина. Знаете такого?

— Как не знать! Он «Гамлета» снял!

— Вот в этого самого Гамлета наш убивец, — Жаверов усмехнулся, — на сей раз и переоделся. Он же, по-видимому, всегда в кого-то переодевается — то в Онегина, то в Раскольникова, теперь вот в Гамлета…

— Какой романтический преступник, — заметила Маруся. — Наверно, скоро и Печориным прикинется…

— А Печорин кого-то убивал? — внимательно посмотрел майор на девушку.

— Кажется, — неуверенно сказала та. — Сейчас припомню… А, да-да, убивал! — вдруг радостно вскрикнула она. — Там Грушницкий был такой, помните? В «Княжне Мери»!

— А ведь точно, — вспомнил Жаверов. — Печорин его застрелил на дуэли, как Онегин… А экранизация была?

— Да, — кивнула Маруся. — Так и называлась — «Княжна Мери». Иннокентьевский снимал.

— Так, так, так… — забормотал майор. — Что же это выходит? Если преступник не смог убить Овчинина в образе Гамлета, то он вполне может наведаться в образе Печорина к этому… Как вы сейчас назвали фамилию?

— Иннокентьевский.

— Да, к нему. Очень может быть, очень… Маруся! — Майор резко остановился и повернулся к девушке. — Мне срочно нужно позвонить. У вас дома есть телефон?

— Вообще-то есть, — улыбнулась Маруся, — но дома есть еще и дядя. Или забыли?

Жаверов немного смутился:

— Надеюсь, вы не подумали, что я напрашиваюсь к вам в гости?

— Честно говоря, подумала, — продолжала улыбаться девушка.

— Да что вы, поверьте, это не так! — запротестовал майор. — Тем более я же помню о вашем дяде…

— Стало быть, если бы не дядя, вы бы уже давно напросились?

— Да нет! — Жаверов окончательно смешался. — Я ни о чем подобном и не думал даже… И в любом случае не подумал бы… Я не такой, знаете ли… Я не тороплюсь.

— Это делает вам честь, — с усмешкой сказала Маруся, но майор так разнервничался, что уже не замечал иронии.

— Нет, сейчас мне действительно надо позвонить, — бормотал он. — Здесь автомат где-нибудь есть поблизости?

— Да, вон там, — показала Маруся. — Но туда еще топать и топать…

— Так давайте дотопаем, если вы не возражаете? — заискивающим голосом предложил Жаверов.

— Далековато вообще-то, — засомневалась девушка. — Ну да ладно, давайте. Только чур, не так быстро! — одернула она майора, который уже ускорил шаг. — Вам еще оттуда придется провожать меня обратно, до дома.

— Разумеется, Маруся, — слегка обиженно отозвался Жаверов. — Не думаете же вы, что я брошу вас одну, да еще в такое время? Мне только один звонок сделать, и я буду свободен. Хоть до утра в вашем распоряжении.

— Кто-то только что уверял, что «не такой» и не привык торопиться, — язвительно напомнила девушка.

— Так и есть, — подтвердил майор. — Я это так сейчас сказал — «хоть до утра» — не в буквальном смысле. Без всяких намеков.

— Ну ладно, — смилостивилась девушка.

Когда они неспешным шагом дошли наконец до телефонной будки, Жаверов даже крякнул от досады. На стеклянную дверь была прилеплена бумажка с надписью «Автомат не работает».

62

В то время как майор прогуливался с Марусей, режиссер Иннокентьевский находился в пятом павильоне.

Уже несколько минут режиссер пребывал в полном одиночестве, хотя вообще-то в свете последних событий он проявлял большую осторожность — в течение нескольких последних недель ни разу не оставался один на территории «Мосфильма». Всегда кто-то был рядом, а когда в конце съемочного дня члены группы покидали павильон, Иннокентьевский уходил вместе со всеми.

После неудачного покушения на Овчинина многие на «Мосфильме» несколько расслабились, и Иннокентьевский, на свою беду, тоже оказался в их числе.

Как и многие другие, режиссер рассуждал так: у преступника после его осечки теперь будет всего три варианта действий. Либо он вообще прекратит свои злодеяния и, может, даже постарается навсегда убраться с «Мосфильма». Либо он попытается все-таки прикончить Овчинина, который как-никак заставил его с позором ретироваться. Наконец, преступник может просто затаиться, и если снова прольет чью-то кровь, то сделает это очень не скоро.

Почему-то Иннокентьевский уверился, что никаких других вариантов у психопата, выдающего себя за призрака, не остается. Разве что он добровольно сдастся властям, но такая версия была очень сомнительной…

Вероятность же того, что убийца, споткнувшись на Овчинине, расправится с кем-то другим, казалась Иннокентьевскому (да и остальным мосфильмовцам) еще более ничтожной, чем его явка с повинной…