class="p1">Впрочем, наш режиссер особенно не анализировал ситуацию. Когда Иннокентьевский услышал о случае с Овчининым, он сказал себе: «Теперь, пожалуй, можно и не слишком осторожничать». И даже эта мысль промелькнула скорее в подсознании режиссера, нежели в его сознании…

Как бы то ни было, в этот вечер Иннокентьевский, даже не вспоминая ни об Овчинине, ни об убийце, вдруг обнаружил, что съемочная группа уже разошлась и он остался один.

«Что это я сегодня? — немного удивился сам себе Иннокентьевский. — Вроде и дел у меня здесь никаких нету… Или просто надоело кого-то там бояться, постоянно держаться вместе с толпой? Видимо, так. Это постыдно, наконец, даже если хоть и в какой-то степени оправдано. Режиссер я или не режиссер? Как меня будут воспринимать, если я не в состоянии даже в одиночестве остаться в собственном павильоне? Посидеть тут, поразмышлять… В конце концов, постановщику необходимо оставаться одному, чтобы спокойно и рассудительно обмозговать дальнейший ход съемок. А среди декораций, в которых снимаешь, очень хорошо „мозгуется“… В общем, очень даже славно, что я тут сегодня один. Зато никто теперь не скажет, вон, мол, Маркович-то наш все чего-то трусит — как хвост за актерами бегает. Обедать и то со всеми вместе в буфет идет. Раньше, бывало, спрячется в декорациях и спокойно ест, мозгует там чего-то, шевелит извилинами… А теперь, вишь ты, к буфету пристрастился! Боится просто — ясно, что боится. Думает, что и его этот наш призрак укокошит… Вот так, а еще режиссер. Курам на смех прямо…»

Иннокентьевский так увлекся мысленным сочинением речи своего неизвестного недруга, что не заметил, как в павильон проник кто-то посторонний.

— Нет, никто теперь так не скажет! — вслух воскликнул режиссер, опровергая глумливые доводы придуманного им оппонента.

— А, господин Грушницкий! — услышал вдруг Иннокентьевский чей-то голос у себя за спиной.

Режиссер резко обернулся.

— Кто? Кто здесь?! — Голос режиссера, пару мгновений назад звучащий так звонко и раскатисто, мгновенно изменился — стал хриплым и сдавленным.

На свет софитов из темноты к нему шагнул человек в высокой фуражке с красным околышем и в темно-зеленом мундире с погонами поручика…

63

— Ваша мистификация вам не удастся… — заговорил незнакомец, — мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха…

— Кто вы? — машинально спросил Иннокентьевский и сделал шаг назад.

В отличие от прежних жертв, он почувствовал неладное с первой же секунды, как увидел незнакомца, при том что, как и они, не узнал его.

— Печорин Григорий Александрович, — насмешливо ответил визитер.

Иннокентьевский отступил еще на шаг и еле слышно прошептал:

— А если… без шуток?..

— А если без шуток, — вздохнул гость, — тогда Топорков Петр Борисович.

Режиссер как будто ожидал это услышать и даже не удивился. Однако пробормотал с деланым недоумением:

— Он же умер…

— Что ж, умереть так умереть! — вновь задекламировал Топорков. — Потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!.. Вы абсолютно правы, Исидор Маркович. — Гость вдруг перешел на более естественный тон. — Он умер. То есть я умер. Я умер, товарищ Иннокентьевский.

Режиссер молчал, тяжело дыша. Топорков, выждав паузу и не дождавшись никакой реакции, продолжил:

— А знаете, почему я умер, Исидор Маркович?

— Почему? — выдавил Иннокентьевский.

— Потому что страстно хотел сыграть Печорина… В вашем фильме, Исидор Маркович, в вашем замечательном фильме… Вернее, фильм вышел не таким уж замечательным из-за того, что меня вы не утвердили… Вы предпочли мне, — Топорков сморщился и презрительно фыркнул, — этого Свербицкого! Нашли талант! Кто его сегодня помнит, равно как и вашу картину? А вот если бы сыграл я…

— Неужели из-за этого вы… вы… — Режиссер не знал, как закончить вопрос, хотя на языке так и вертелось: «Неужели из-за этого вы пришли меня убить?»

Однако Топорков расценил заминку Иннокентьевского по-своему.

— Что ж, врать не буду, Исидор Маркович, вам не буду. Я умер не только из-за этого и, стало быть, не только из-за вас… Но! — вдруг резко выкрикнул актер. — Но я, любезнейший Исидор Маркович, умер в том числе из-за этого — и, получается, в том числе из-за вас!

— И что вы хотите? — спросил режиссер, прекрасно зная ответ.

— Мне нравится, что вы не спорите со мной, — одобрительно кивнул Топорков. — Вы — не то что другие, вы признаете свою вину… Или, по крайней мере, делаете вид, что признаете, что в сущности то же самое…

Иннокентьевский замотал головой, пытаясь оспорить последнее утверждение гостя, но какие-либо вразумительные слова в эту минуту вылетели из его головы.

— И знаете что, Исидор Маркович, — благополучно продолжал актер, — в награду за такое ваше мужество я предложу вам честный поединок. Вы будете за Грушницкого, а я — за Печорина. И, как знать, может, Грушницкому в этот раз повезет. Всякое бывает…

Режиссер, понимая к чему клонит Топорков, еще усерднее замотал головой. Но гость, словно не замечая этого, вальяжно продолжал:

— Ежели помните, у Михаила Юрьевича Печорин и Грушницкий кидают монету, кому стрелять первым. Удача улыбается Грушницкому… Я решил не противоречить первоисточнику и без всякой монеты предоставить право первого выстрела этому самому Грушницкому, то бишь вам…

С этими словами Топорков обернулся, взял откуда-то продолговатую коробку и распахнул ее перед беспокойным взглядом Иннокентьевского.

В коробке лежали два старинных дуэльных пистолета.

64

— Вы серьезно? — Иннокентьевский поднял на Топоркова испуганный взгляд. — Вы хотите устроить дуэль?

— Ну, если мы с вами условились, что разыграем сцену дуэли между Печориным и Грушницким, то получается…

— Я ни о чем с вами не уславливался! — перебил его режиссер.

Топорков, пропустив это замечание мимо ушей, принялся спокойно разъяснять правила поединка:

— Значит, вы, Исидор Маркович… то есть господин Грушницкий… Вы, господин Грушницкий, останетесь стоять здесь. Наши с вами незабываемые прототипы дрались на скале, но здесь скалы нет, так что я просто отойду от вас на десять шагов… Ах да, сначала вы должны выбрать пистолет. Пожалуйста! — Актер протянул Иннокентьевскому коробку с оружием.

— Я не буду, не буду ничего выбирать! — заговорил режиссер. — Это безумие!

— Одно и то же, одно и то же, — вздохнул Топорков. — Все вы как будто одним миром мазаны… кинорежиссеры… На площадке — короли, а вне ее? Мыльные пузыри! Поверите ли, почти все ваши предшественники в аналогичной ситуации говорили то же самое: я не буду, я отказываюсь, это сумасшествие… Впрочем, есть и исключения…

— Вы