сжавшийся в углу комок кровавых тряпок, в который превратился Светлицын, они начали говорить взахлёб, наперегонки вываливая информацию.

Прибавилось столов, прочей мебели, канцелярии и света.

Все эти эволюции, безусловно, не остались незамеченными. Люди недоумевали, пугались, верили и не верили; слухи пухли и обрастали додумками и подробностями. Город охватила паника. И вот тогда кое у кого из особо слабонервных товарищей слетели стоп-краны, и они решили унести ноги, пока не поздно.

Двоих поймали на выезде из города.

Один сразу вывалился на снег и начал каяться.

Второй попытался прорваться с боем, успел нанести колотые и рубленые раны нескольким дружинникам, был издалека утыкан стрелами и едва не помер по дороге. Князь, однако, вспомнил, что у барона были с собой маги-лекари, и запросил дружественной помощи.

Лекаршу нашли в местной же больничке (по обмену премудростями, где она как раз участвовала в штопке порубленных бойцов; точнее, показывала медперсоналу возможности ускоренной регенерации) и успели домчать до дознавательного двора.

Бегун уже рассказывал трагическую историю своего падения.

— Петрович! — безопасник присел рядом с князем на тяжёлую скамейку, — Пожрать бы, что ли? Сколько мы уже здесь?

Князь глянул на наручные часы.

— Вот бл*дь!

— Что?

— Ты глянь — трещина! А говорили: противоударные!

Григорьич неопределённо хмыкнул:

— А времени-то сколько?

— Четыре почти.

— Ну вот! А я с утра не жрамши! За́раз всё равно всего не перелопатим…

Подошёл Кузьмич:

— И то! Надо пожрать, голова уж кру́гом.

— Ладно, пошли… Сергей! — князь крикнул адьютанта, — За старшего остаёшься!

— Понял, Иван Петрович! — парень, на удивление выглядевший наглаженным и свежим посреди этого гадюшника, что-то строчил в толстой тетради.

Они пошли по коридору. Тело с отвычки гудело.

— Только чур переоденемся! — выдвинул дополнительное условие Григорьич, — Не могу я как вы.

— В кровище и в дерьмище? — устало усмехнулся Фёдор.

— Ага. Мне надо принять ванну, выпить чашечку ко-офэ…*

*«Бриллиантовая рука», кто забыл

— Будет тебе и ванна, и кофе, — мрачно поддержал шутку князь и понял, что устал смертельно, остановился, упирая руки в бока, — И какава с молоком… Бл*дь, как же мы в такую лужу-то сели, а? — он внезапно почувствовал себя старым-старым, не все свои восемьдесят семь… восемь… лет. Не смог, значит. Не вывез… Дышать стало тяжко, как там, на Старой Земле… Иван Петрович разозлился на себя, на уродов этих, на всё это дерьмо целиком — и со всей дури грохнул кулаком в шершавую бетонную стену. Половинка окончательно лопнувшего стекла отскочила от часов и с весёлым звоном поскакала по полу.

Невысокий Григорьич озабоченно заглянул ему в лицо.

— Бледный ты что-то, Вань. Пошли на воздух. Не ссы! Прорвёмся!

— Должны прорваться, не то грош нам цена, — угрюмо буркнул сзади Федя.

Утешитель, тоже мне.

О ПОЛЬЗЕ СТРЕССА

Всё тот же день, почти 16.00, Княжий дворец

Анатолий Степанович

У старшего агронома, в минуты волнения, как и у Григорьича, вылезала из подсознания староземская привычка — очки поправлять. Очков, понятное дело, сейчас не требовалось, а нервный жест остался. И каждый раз, когда Анатолий Степанович ловил себя за суетливыми шарящими движениями в районе правого виска, он сразу старался взять себя в руки. А вот сейчас забыл.

Князь с двумя своими ближайшими помощниками выглядели страшно. А, главное — запах… Как и каждый сильно близорукий (пусть и в прошлом) человек, Анатолий был одарён в другом чувстве. У кого-то слух бывает острее, у кого-то вкус. А вот у него было обоняние. От этой тройки остро и опасно пахло кровью. А ещё усталостью и злостью. Стало сильно не по себе, но он решил задуманное довести до конца.

Князь, хоть и было ему хреново, тоже заметил, что старший агроном, не понять к чему болтающийся на княжеском дворе, вдруг вроде как задёргался, но потом стал прямее, выпучив на их приближающуюся троицу глаза. Он решил прояснить дело сразу. День такой сегодня. Прояснительный.

— Степаныч? Чего тебе?

Вблизи запах крови был почти физически мучителен, Анатолий сглотнул:

— Иван Петрович, я хотел поговорить с вами о господине Светлицыне…

— Так, — князь смотрел тяжело и недобро, — В приёмную иди. Через пятнадцать минут будем.

Лавка у приёмной показалась твёрдой и неудобной. Ой, не зря ли он под горячую руку?.. Мимо пробегали люди. Кухонные с разносами. Секретари с папками. Криминалисты. Люди с ящиками и списками. Все бежали. Примчалась девушка в белом халате с чемоданчиком, с разгону пролетела в кабинет, выскочила, строго спросила дежурного:

— Иван Петрович где?

Дежурный обворожительно улыбнулся:

— В душ пошёл!

— Ты мне тут не улыбайся! В какой?

— Да вон он, идёт уже.

Врачиха рванула по коридору навстречу князю, схватила его за запястье.

— Ну что, ну что опять⁈ Нормально всё! — возмутился князь.

— Ты не бузи, — негромко остановил его безопасник, — Это я вызвал…

Все четверо вошли в кабинет, князь ткнул в агронома пальцем, тяжело велев:

— Жди.

Анатолий ждал.

Из-за тяжёлой двери глухо доносились три мужских бубнящих голоса и один высокий женский. Слов было не разобрать. Дверь резко распахнулась, выпустив медичку. Из кабинета позвали:

— Степаныч, зайди!

Князь раскатывал подвёрнутый правый рукав:

— Что у тебя, рассказывай!

За прошедшие минуты решимости у Анатолия сильно поуменьшилось, но он всё же начал:

— Иван Петрович, — Анатолий снова попытался поправить очки, — Вы же знаете, я работал со Светлицыным с момента его перехода.

— Знаю. Ты садись-садись, нечего колом торчать.

Агроном сел, не зная куда деть руки.

Они помылись (вон, волосы ещё влажно блестят), сменили одежду. Но сквозь запах хорошего мужского шампуня пробивался призрачный, едва уловимый и оттого ещё более нервирующий запах крови…

— Я…я хотел бы сказать слово в защиту Арсения Дмитрича. Все эти годы он был ответственным руководителем, душой болел за дело. Посмотрите: под его началом тепличное производство расцвело, открылось столько новых направлений! И работников он не обижал — и помощь в случае чего выделялась, и премии за улучшение результатов… — князь поднял ладонь и агроном замолчал.

— Расстраиваешь ты меня, Анатолий Степаныч. Ты что же — решил, что мы донос какой получили и решили человека за так изуродовать? — Степаныч покраснел, — Володя, покажи ему. В цифрах шаришь? Должен! Смотри сам. А мы, уж извини, пообедаем пока.

Безопасник пододвинул агроному несколько сшитых скоросшивателем листочков. Цифры прыгали, но Анатолий заставил себя сосредоточиться и углубился в чтение.

Кошмар. Кошмар какой. Выходит, Светлицын — вор? Он выпрямился и встретился с князем взглядом.

— Я, Степаныч, с тобой сейчас говорю, потому что ты не последний в княжестве человек. Пришёл бы кто другой — послал бы на́хер сразу, и так паршиво… Ты помнишь, кто у тебя теплицы вёл, как раз перед отделением?

— Конечно! Витя…

— Видишься?

— Ну… раза два в месяц заскакиваю по мере возможности.

— Лежит?

— Да… к сожалению, прогресса нет… Лерочка за ним ухаживает.

— А ты знаешь, что несчастный случай ему Светлицын твой организовал? Лично!

Что⁈

Анатолий замер с распахнутым ртом.

— Вот так. А Витька живучий оказался. Если бы хоть говорить или писа́ть мог… Может и раньше бы вскрылось что. Лежит ведь — бревно-бревном…

— Слу-у-ушай! — вскинулся Кузьмич, — Э-э-э… ладно, потом!

— Что⁈ Да говори уж! Забудем ведь опять… — князь устало подвинул к себе кружку с чаем.

— Надо, пока Во́роны у нас, медичек ихних попросить — пусть посмотрят его.

— А толк-то будет? Сколько лет уж прошло? Пятнадцать… шестнадцать почти.

— Спросить не грех. Может, хоть руками шевелить начнёт.

— Спросим, — князь покрутил кружку, отставил, — Степаныч, Олеська как?

— Спасибо, хорошо, — осторожно ответил агроном, и тут его прям пронзило, — Она что — замешана в это?

— Ну уж ты придумал! — князь покрутил головой, — Ты спроси-ка её: чё её тогда, летом, в окраинные теплицы-то понесло? Велено же было всем девкам носа не высовывать.

— А-а-а! Это я знаю. Случайно совпало просто. Девочка там у них одна заболела, подружка Олеськина, попросила помочь, чтоб участок не отстал — помидоры от пасынков общипать. Ну, Олеська и осталась.

— Чё ты лепишь-то? — вклинился Григорьич, — Помидорные теплицы — вон где! А её где прихватили?

— Да это не всё же! Она уж домой собралась — мальчишка посыльный прибежал, с запиской — срочно к княжескому столу доставить… не помню уже — зелень, вроде какую-то. И с номером теплицы даже. А никого уж не было. Она и побежала.

— Ну что — всё сходится, — Кузьмич подвинул ему ещё один листок.

— Это… это что? — буквы снова заскакали.

— Признательные показания господина Светлицына, которого ты защищать пришёл — о том, как девок