– Не пущу! – помотала она головой. – Что хочешь делай, не пущу! Ладно, те, вояки, ты-то куда? У тебя дети, у тебя я есть, в конце концов!

– Поздно уже, это решено. Ты думаешь, мы просто так согласились? Они же в заложниках вас тут держат. И кто его знает, что этот Дмитрий решит с вами сделать, если мы откажемся? Сама подумай, – произвел последнюю неловкую попытку погасить конфликт башкир. – Я же все равно отказаться не могу. На стволах погонят.

– Это ты дурак, о нас никогда не думал! – заорала жена. Будь в комнате что-нибудь, подходящее в качестве метательного снаряда, она наверняка схватила бы это и запустила в него. – На старости лет героем побывать захотелось, воином себя вообразил. Сейчас сидел бы с нами, как все нормальные мужики! Может, договорился бы, работу нашел тут, им же нужны нефтяники!

– Молчи, дура! Много ты понимаешь! – вдруг не выдержал Азат и взорвался.

Ландыш вдруг резко дернула рукой и шваркнула его ногтями по щеке. Башкир отшатнулся, чувствуя, как по лицу потекла кровь, замахнулся открытой ладонью, но не ударил. Его остановил взгляд старшего сына, который, похоже, вот-вот был готов броситься на отца.

Азат вдруг почувствовал себя так, будто все кости в его теле растворились и оно вот-вот растечется по полу, словно студень. Ну и что это с ним такое? Он ведь всегда любил жену, но ее истерики, которые каждый раз становились все более бурными, выводили его из себя.

Но ни разу до этого она не поднимала на него руку. И никогда дети не встревали в их ссоры, предпочитая спрятаться и пережидать бурю, пока папа и мама не помирятся.

– И ты считаешь, что папа не прав, да? – спросил он у сына и, не дожидаясь ответа, повернулся к жене. – Ты и их против меня настроила?

– Они не роботы, чтобы их настраивать, – ответила Ландыш, которая только сейчас осознала, что удара не последует. – Они ведь сами все понимают.

– Что понимают?

– Что ты нас не любишь. – Жена явно не хотела этого говорить, но ситуация заставляла ее идти до конца.

Азат криво усмехнулся, дотронулся до раны, посмотрел на окровавленные пальцы. Глубоко она его саданула, изо всех сил. Вложила в удар всю ненависть, на которую женщина только способна.

– Ты сама не понимаешь, чего от меня требуешь, – спокойно ответил он. – Еду я в любом случае. Если мы не вернемся или вернутся не все, Дмитрий пообещал, что о вас позаботятся. Ты же сама хотела здесь остаться. Так что бывай.

Он развернулся и пошел к выходу из комнаты. Ландыш кричала что-то в спину, схватила его за руку, но он грубо вырвался и быстрым шагом дошел до двери, ведущей в подъезд.

Вышел, захлопнул за собой дверь, прислонился к стене, надеясь, что она не будет долбиться в створку и позорить его еще сильнее. Ландыш не стала – то ли поняла, что это бесполезно, то ли вспомнила про гордость.

– Что, поссорились? – участливо спросил у него автоматчик, кивнув на расцарапанное лицо.

– Точно, – кивнул Азат. – Ты не куришь?

– Курю, только тут нельзя, – ответил часовой. – Можно на улице, в специально отведенном месте. Дмитрий о здоровье заботится.

– Угости – что он мне сделает, расстреляет? – ответил башкир. – В последней сигарете даже смертникам не отказывают. А мы они и есть.

Тот пожал плечами, мол, я предупредил, и протянул Азату пятисотенную купюру и кисет с мелко нарезанными листьями какого-то растения. Башкир до этого привык угощаться у Баранова, у которого была собственная машинка для скрутки папирос, но сейчас и так сойдет.

Он оборвал половину купюры, сыпанул туда крепко пахнущего помидором зелья, неловко скрутил, провел языком по краю, чтобы лучше приклеилось. Автоматчик уже сам все понял и протянул зажигалку.

– Томат? – спросил Азат, затянувшись.

– Ага, – грустно ответил охранник. – Иногда караванщики привозят настоящих сигарет, но на них цены заоблачные, да и начальство не одобряет. Плюс и там не табак, а дрянь какая-то, помидорный лист иногда даже лучше заходит.

– Ничего, в листьях помидоров тоже никотин есть, – усмехнулся башкир.

Он вычитал это в старом ботаническом справочнике. Другое дело, что в переходах и с ботвой дефицит, что с картофельной, что с томатной. Поэтому чаще там курят высушенный мох, вкус которого с сигаретным дымом вообще ничего общего не имеет. А тут выращивают, видимо.

– Почему думаешь, что смертники-то? – спросил боец, сбив его с мысли. – Девять человек, на двух тачках, с оружием. Тем более кто, если не вы, вы ведь двадцать лет уже в зараженном городе среди тварей выживаете.

– Я из убежища в этом году впервые выбрался, – ответил Азат. – Прошлую разведгруппу расстреляли всю. Полковник новых набрал, не таких опытных, но тоже ходоков, конечно. Им пятый был нужен, я добровольцем пошел.

Он пощупал щеку, посмотрел на пальцы. Кровь уже успела остановиться. Надо было обработать чем-нибудь, хоть спиртом, заодно смыть коросту с лица, а то так только людей пугать.

– За это тебя жена так?

– Ага, – кивнул башкир и снова затянулся. – Сначала все орала, что у меня просто баба в другом переходе. Теперь вот вообразила, что цель моей жизни – героически сдохнуть.

– А не права она? – Автоматчик, похоже, решил, что большой беды не будет, и тоже принялся сворачивать самокрутку.

– Нет, – ответил Азат. – Не знаю… Наверное, я просто устал. Думал, что буду сбегать на поверхность от них, отдыхать от жены с детьми. Чтобы… Соскучиться, что ли.

– А риск?

– А что риск? – пожал плечами башкир. – Без него в жизни ничего не бывает. Но я же не один ходить собрался, а с тренированной командой не так опасно. Хотя был у нас один отмороженный, все время в одиночку по поверхности бродил, двадцать лет почти. Однажды неделю не возвращался, думали, помер, но нет, пришел, на своих ногах даже.

– Вот сколько средний срок работы у вас? – продолжал гнуть свою линию охранник.

– Не знаю, не считал. – Азат задумался. – Честно говоря, их не так уж и много было за все время, плюс они зря старались не рисковать.

– Так ничего удивительного нет в том, что за тебя жена волнуется. И что вот так себя ведет.

– Да она и раньше особо мирной не была… Первое время разве что. Но там ведь «переходы»… Ну расстались бы мы, и что? Куда она делась бы, все равно каждый день видишься – в очереди за пайком, на кухне, когда караванщики приходят. Места нет, чтобы сбежать.

– Может, признаешься, что разлюбил жену?

– Да чего ты ерунду говоришь? – Азат поморщился, будто гнилой орех раскусил, огляделся вокруг и не придумал ничего лучше, чем сесть и забычковать окурок о ступеньку. – Разлюбил. Нет. Да и детей очень люблю.

– Тогда кризис у вас, – с видом знатока заключил охранник. – Вам поссориться бы в хлам. Разойтись, хорошо бы изменить друг другу. А вот там понятно будет, суждено вам вместе быть или нет.