«Я постоянно молился о том, чтобы прибыли спасатели, или о каком-нибудь божественном вмешательстве, — вспоминает Паррадо. — Но одновременно тот самый леденящий душу голос в моей голове, который убедил меня прекратить плакать, постоянно нашептывал: "Никто нас не найдет. Мы тут умрем. Мы должны придумать план. Мы должны спастись сами"». Паррадо, Канесса и еще один парень вышли в путь и едва не замерзли насмерть, пока не нашли хвост самолета, в котором был изоляционный материал. Из этого материала они сделали спальный мешок, который потом, почти два месяца спустя после катастрофы, позволил Паррадо и Канессе осуществить еще одну вылазку. Они прошли 53 километра по горной местности, преодолев пик высотой больше 4000 метров. Через десять дней они встретили всадника. Остальных четырнадцать выживших спасли с помощью вертолета.

Все выжившие до сих пор поддерживают близкие отношения друг с другом. Каждый год в годовщину своего спасения они собираются на матч по регби. Кроме того, вместе они написали книгу о пережитом «Снежное сообщество» (La Sociedad de la Nieve). А в 2010 году, когда тридцать три чилийских шахтера оказались заблокированы под землей, четверо из выживших в Андах прилетели из Уругвая, чтобы обратиться к ним по видео. «Мы прибыли, чтобы поделиться с ними верой и надеждой, — сказал тогда Густаво Сервино. — Сказать, что если им что-то понадобится от нас, то мы всегда к их услугам. И самое главное, чтобы поддержать семьи, которые ждут их наверху». Через шестьдесят девять дней первого шахтера, к восторгу сотен присутствующих, подняли на поверхность. В течение дня все тридцать три шахтера были спасены и воссоединились с любимыми. Палаточный городок, устроенный на поверхности над шахтой, был назван Campamento Esperanza — Лагерь надежды.

Стойкость вырабатывается не просто в отдельных людях. Она вырабатывается в сообществе — среди соседей, в школе, в городе или в правительстве. Воспитывая стойкость вместе, мы становимся сильнее сами и образуем общество, которое может преодолеть трудности и предотвратить страдания. Коллективная стойкость требует не просто общей надежды — она питается общим опытом, общими историями и общей силой.

Для меня и моих детей знакомство с людьми, которые тоже потеряли родителей или супруга, стало источником столь нужного утешения. В большинстве религий и культур традиции скорби общественны; мы собираемся вместе, чтобы похоронить и вспомнить тех, кого потеряли. Вначале в нашем доме всегда было много друзей и родных, которые обеспечивали нам поддержку круглые сутки. Но со временем им приходилось возвращаться к своей собственной жизни, а нам необходимо было найти новую жизнь для себя — и одиночество оказалось тяжким.

На второй неделе своего вдовства я уложила детей спать и сидела одна на кухне. И тут перед моими глазами возник образ, которого я никогда раньше не представляла: я увидела себя пожилую, сидящую за тем же самым столом с доской для скрабла. Но вместо Дэйва, который раньше всегда сидел напротив, я смотрела на пустой стул. На той же неделе мы с детьми отправились в местный центр поддержки скорбящих Kara. Встречи с другими людьми, которые дольше, чем мы, шли по тому же самому пути, помогли нам преодолеть постоянство, показав, что мы не навсегда останемся в пустоте острого горя. «Когда мы переживаем потерю или сталкиваемся с трудностями, у большинства людей возникает сильное стремление к общению, — объяснил генеральный директор центра Джим Сантуччи, который сам потерял ребенка. — Группы поддержки связывают вас с другими людьми, которые на самом деле понимают, через что вы проходите. Это глубокие человеческие связи. Не просто "О, мне вас очень жаль", а "Я действительно понимаю"».

Мои дети также попали в Experience Camps, бесплатную недельную программу для детей, которые потеряли кого-то из родителей, сестер или братьев или того, кто воспитывал их. Среди главных ценностей, к которым стремятся в лагере, — создание сообщества и обретение надежды. В одном из упражнений дети перемещаются по «станциям», где должны справляться с эмоциями, связанными со скорбью. На станции «гнева» дети пишут мелом на асфальте слова, которые заставляют их злиться. Кто-то пишет «школьные издевательства», кто-то — «рак» или «наркотики». Потом на счет «три» они кидают на асфальт наполненные водой шарики, чтобы смыть слова и выпустить свой гнев наружу. На другой станции ребенок получает кирпич, символизирующий чувство вины, и несет его. Когда кирпич становится слишком тяжел, другой приходит ему на помощь, чтобы нести его вместе. Это упражнение помогло моим детям увидеть, что их эмоции нормальны и другие дети чувствуют то же самое.

Чтобы присоединиться к сообществу после трагедии, нам часто приходится принять наше новое — и зачастую неприятное для нас — «Я». Писатель Аллен Рукер говорит, что после того, как его парализовало, он «сначала не хотел быть рядом с людьми в инвалидных колясках. Я не хотел принадлежать к этому клубу. Мне казалось, что я стал каким-то фриком, и мне не хотелось присоединяться к братству фриков». Его отношение изменилось не сразу. «Это заняло четыре-пять лет. Было похоже, что едва ли не всем клеткам моего мозга нужно перестроиться по очереди. Это был очень медленный процесс принятия моего нового состояния». Но постепенно он все-таки стал сближаться с теми, кто понимал его ситуацию. Бонусом, как он сказал нам, оказалось то, что «это самые веселые люди из всех, кого я видел, потому что их юмор самый черный, который только можно представить».

Рассказанное Алленом коснулось какой-то очень глубокой струны внутри меня. Я очень долго не могла произнести слово «вдова», и до сих пор оно заставляет меня морщиться. И тем не менее я вдова, и, приняв это, я смогла найти новых друзей. Все, с кем я подружилась за последние два года, пережили трагедию. (Сначала я написала «большинство… пережили трагедию», но потом поняла, что это буквально все до единого.) Клуб, к которому никто не хочет принадлежать, оказался очень теплым и близким. Возможно, потому, что никто из нас не хотел входить в него, мы очень привязались друг к другу.

Когда Стивен Чифра попал в Калифорнийский университет в Беркли, он чувствовал себя чужаком — и не только потому, что в свои тридцать восемь был вдвое старше обычных первокурсников. В детстве Стивен стал жертвой физических издевательств и в десять лет начал курить крэк. Грабежи и угоны машин привели его в колонию для малолетних, а потом — в тюрьму штата. После драки с другим заключенным и плевка в охранника его на четыре года посадили в одиночную камеру. После этого он выступил в Законодательном собрании штата Калифорния и заявил, что одиночное заключение — это «камера пыток».

После освобождения из тюрьмы Стивен прошел программу «Двенадцать шагов», окончил среднюю школу и познакомился с Сильвией. Он открыл в себе любовь к английской литературе и после нескольких лет в общественном колледже поступил в Беркли. И хотя он всего добился своими силами, но, попав в университет, почувствовал, что отличается от других и чужой здесь. «Я ходил на занятия, но не видел себя в лицах других студентов», — рассказывал он. Однако как-то раз он проходил через центр студенческого обмена, и его остановил Дэнни Мурилло, еще один «великовозрастный» студент за тридцать. Дэнни сказал, что сразу же узнал манеру держаться Стивена. Не прошло и минуты, как выяснилось, что они оба сидели в одиночном заключении в тюрьме «Пеликан-Бей». «И в этот момент, — сказал Стивен, — я увидел себя студентом Калифорнийского университета, с такими же привилегиями, как у всех, и правом быть здесь».