оптику и продолжим вопросы. Нужны ли культуре тонко чувствующие, впечатлительные лица, психика которых содержит потенцию кризисов?

Нужна ли мужчине тонко чувствующая, впечатлительная женщина, с которой хлопот не оберёшься?

Не лучше ли, в прямом и в переносном смысле, надеть на них, и на мужчину, и на женщину, «смирительную рубашку» традиций?

Не будем сентиментальничать, признаем, что и смирительная рубашка, и лоботомия, достижения культуры, в некоторых случаях без них не обойтись. Не случайно, разработавший лоботомию Эгаш Мониш, получил Нобелевскую премию[237].

У культуры свой культурный отбор, она вынуждена устанавливать психическую норму, и лечить тех, кто находится вне пределов этой нормы. Другой вопрос, что в какой-то момент культуре приходится задумываться о границах этой нормы. Задуматься над судьбой тех, кто оказался в пограничье, одновременно, и там, и здесь.

Обнадёживает, что «женщины на грани нервного срыва», как в фильмах Педро Альмодовара[238], сегодня не воспринимаются как клинический случай.

Скорее, как норма.

Важный сдвиг – не всегда, не во всех случаях, не во всех культурах, но, тем не менее, – благодаря которому мы начинаем понимать, что таких людей, как Сабина Шпильрейн, не только следует признать нормальными, но и увидеть в них пример для множества безликих «нормальных» людей.

Сдвиг, который позволяет культуре продолжать расширять границы человеческого в человеке.

…Замечу, что в своё время Мишель Фуко[239] исследовал психиатрическую клинику, как попытку «просвещённого человека» чётко определить демаркацию между разумом и безумием, показал, как на этой демаркационной линии возникают институты принудительного разделения людей, как под санкцией Разума, под разряд «безумцев» подпадают те, кто привержен фантазиям и иллюзиям. Вспомним, кроме исследований М. Фуко, есть фильм М. Формана «Пролетая над гнездом кукушки»[240], множество других фильмов.

Судьба Сабины Шпильрейн…

– Перейдём к судьбе Сабины Шпильрейн.

Древние греки увидели бы в её судьбе поступь Рока, вспомним, во второй половине жизни она оказалась в тисках двух тоталитарных молохов эпохи, коммунизма и фашизма, которые сначала лишили её любимого дела, а потом и жизни. Но об том чуть позже, поскольку в какой-то период жизни её вело само провидение. Именно провидением можно назвать то, что она оказалась в клинике Бургхёльцли, что лечащим врачом её оказался Карл-Густав Юнг, что Карл-Густав Юнг поверил в метод Фрейда и решил реализовать его на практике.

Парадокс: человек может родиться в нужное время, в нужном месте, и это определит успех его жизни, человек может оказаться на дальней обочине истории, и это сохранит ему жизнь, а случается, что человек сталкивается с историей лоб в лоб, сама история надвигается на человека как танк, который раздавливает его своими гусеницами.

Сабине повезло, что она родилась на 29 лет позже Фрейда, что её можно было лечить открытым им методом. Благодаря Фрейду сократилась дистанция между нормой и её нарушением. После Фрейда, перефразируя поэта, можно было сказать, «все мы психи, каждый из нас по-своему псих»[241]. Если позволить себе некоторое упрощение, метод Фрейда заключался в том, что следовало довериться врачу-психиатру

…оставим сложнейший вопрос, а каким должен оказаться лечащий врач-психиатр…

рассказать ему о самом потаённом, о чём не решаешься рассказать самой себе. Чтобы псих – перестал быть психом. Всё это буквально придумано для Сабины Шпильрейн.

Сабине повезло с лечащим врачом, который поверил этому новому методу и сумел применить его к сложной, истеричной пациентке. Она не побоялась рассказать врачу о странностях своей физиологии, о которых не расскажешь никому, даже самым близким людям, даже родной матери. Перед «честным и красивым» мужчиной оказалось беззащитное тело и беззащитная психика, беззащитные до уязвимости, и этот мужчина, врач, проявил не только огромное терпение, но и человеческую деликатность.

При этом, у нас есть все основания считать, что Сабине повезло с лечащим врачом ровно настолько, насколько лечащему врачу повезло с пациенткой. Если вынести за скобки их интимные отношения, то можно признать, что главным фактором, который способствовал исцелению Сабины, были взаимные терапевтические (аналитические) отношения врача и пациентки. Сказанное служит дополнительным аргументом в затянувшемся споре по поводу болезни Сабины: «кризис versus психоз».

В частности, Сабина Рихебехер[242], сторонница концепции юношеского кризиса Сабины Шпильрейн, пережитого ею в клинике Бургхёльцли, утверждает следующее:

«Такой ход событий свидетельствует, что Сабина ни в коем случае не была тяжело больной пациенткой, в чём нас пытаются убедить сегодняшние психоаналитики, например, Альдо Каротенуто, Бруно Беттельхельм[243] или Макс Дей[244]. Сабина смогла воспользоваться ситуацией в Бургхёльцли и поставить перед собой цели, соответствующие её склонностям и одарённости. Ей удалось достаточно быстро преодолеть юношеский кризис».

По окончании курса аналитической терапии Сабина Шпильрейн продолжала посещать клинику Бургхёльцли; теперь как юная студентка медицинского факультета в Цюрихе, активно участвовала в обходе больных и обсуждении клинических случаев. Ничего удивительного в том, что её отношения с Юнгом переросли сначала в ученичество, а затем в дружбу.

Версия любви…

– Должны ли мы исключить версию любви?

Врач-психиатр в клинике Бургхёльцли начинает лечить методом, который для него самого «езда в незнаемое».[245] Он начинает своё лечение методами, простейшими до элементарности. Он обращается к своей пациентке, смело говорите, я буду слушать, говорите, о чём хотите, произнесите первое слово, которое придёт в голову. Она начинает говорить, она произносит первое слово, которое приходит в голову, потом начинает рассказывать о том, о чём ей всегда хотелось рассказать, а рассказать было некому, да и стыдно было в этом признаваться. Она говорит, что хочет умереть, потому что грешна, потому что грязная и порочная, вспоминает, как в детстве увидела кошку с только что народившимися котятами, и ей вдруг захотелось накормить этих котят собственной грудью. Она без стеснения показывает врачу свою обнажённую грудь, которой намеревалась кормить котят. Она рассказывает о Марсе, где ей приходилось бывать, она разъясняет, что там не рождаются дети, потому что нет там мужчин и женщин. Она свободно рассказывает и сама удивляется тому, как внимательно её слушают, она к этому не привыкла, ведь раньше, когда речь заходила о Марсе, над ней откровенно смеялись. Они вместе выходят на прогулку, она падает на землю, говорит, что потеряла ноги, он помогает ей встать, и снова обрести свои ноги. Она начинает вдруг хромать, ходит на внешнем ребре стопы, жалуется на невыносимую боль в подушечках стоп, он сочувствует ей. Она разочаровывается во враче, прямо об этом ему говорит, возмущается, истерит, перестаёт есть, он остаётся спокойным, приглашает в кафе, во многом соглашается с ней, признаётся, в чём был не прав, кормит с ложечки, она