вероятно Сабина (а это, несомненно, была она) переводила Юнгу различные стихотворения Пушкина и Лермонтова, и он мог их перепутать. Дело, однако, не в ошибке, а в том, как Юнг интерпретирует стихи, «которые постоянно крутятся в голове» его «пациентки-истерички».

«За что на Бога мне роптать. Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать!» – восхищённо твердит Сабина своему психоаналитику. Она уверена, что говорит о птичке, но её наставник видит всё «глубже», он уверен, «выпустить птичку», означает то, что имеет в виду швейцарская поговорка, то, без чего невозможно зачать ребёнка.

Всё просто, Пушкин, Лермонтов, женщина, читающая стихи, узник в неволе, свобода, в своём самообольщении, культура придумала различные романтические уловки, а всё сводится к тому, что хочется расстегнуть штаны и выпустить «птичку на волю».

Что можно сказать по этому поводу?

Два гиганта мысли (естественно, мужчины) бесстрастно, со знанием дела, наблюдают и обсуждают подопытного кролика, если ни подопытное насекомое. С проницательным видом они обсуждают любое признание женщины, сказала то, имела в виду это, призналась в этом, высказалась о другом, всё потаённое для них открытая книга, в которой можно обнаружить «единственно неопровержимые доказательства». А женщина, которая оказалась между двумя гигантами, продолжает жить своей жизнью, думает, чувствует, влюбляется, переживает, срывается в истерике, успокаивается, мечтает, фантазирует. И радуется, если удалось станцевать с лечащим её врачом любимую «Тумбала, тум-бала, тум-балалайка».

«Оговорка по Фрейду» стала распространённым клише в обществе интеллигентных людей, но, может быть, истинная разгадка не в наших оговорках, а в этом танце, этажами ниже то ли нашего сознания, то ли подсознания, много всякой-всячины, истеричность, лечение, амбиции, респектабельность, деньги, расчёт, страх, а сам танец под старую еврейскую песню, торжество жизни над беззащитностью человеческого тела, всё равно, касается ли это мужчины или женщины.

…новый, старый треугольник

Далее начинает разворачиваться новый «треугольник», старый, новый, вечный, настолько же банальный, насколько пошлый: «муж – жена – любовница».

Сначала анонимное письмо получает мать Сабины, в авторстве которого Сабина подозревает жену Юнга, затем сам Юнг пишет письмо матери Сабины, в котором, кроме всего прочего, разграничивает роли врача и любовника, и предлагает госпоже Шпильрейн отныне платить «надлежащую компенсацию» за то, чтобы он строго придерживался роли врача. К счастью для Сабины, её родители проявили необыкновенную сдержанность, а её отец

…у нас ранее могло сложиться одностороннее представление о нём, как о деспоте и неврастенике…

высказал трезвую мысль:

«Люди делают из него Бога, а он всего лишь обычный человек. Я рад, что она дала ему пощёчину».

Юнг действительно оказался «обычным человеком» (а кто сказал, что гении – не обычные люди). Он мог написать Фрейду о своём отношении к нему:

«Моё отношение к Вам скорее носит характер «религиозного» преклонения. Хотя это не так уж беспокоит меня на деле, мои чувства неприятны и смешны для меня и я не могу отрицать их эротическую подоплёку. Это отвратительное ощущение восходит к случаю, когда я мальчиком стал объектом сексуального покушения со стороны мужчины, которого я боготворил. Поэтому я боюсь Вашего доверия».

Он мог пожаловаться, на женщину, в которую вселился дьявол:

«Последняя и самая тяжёлая капля, переполнившая чашу и сыгравшая со мной просто дьявольскую шутку: пациентка, которую много лет назад я, не пожалев усилий,

…врачу-психиатру «не пожалев усилий» следовало бы считать обязательной нормой – Р. Б…

вытащил из очень тяжёлого невроза, предала моё доверие и мою дружбу самым оскорбительным способом. Она подняла гнусный скандал единственно потому, что я отказал себе в удовольствии сделать ей ребёнка. Я всегда вёл себя по отношению к ней как джентльмен, но перед судом своей слишком чувствительной совести (?! – Р. Б.) я не чувствую полностью чистым; и это ранит больше всего как раз потому, что мои намерения в отношении неё были самыми достойными. Но Вы знаете, как это бывает – дьявол может превратить в порок и саму добродетель».

Он будет ждать успокоений от Учителя:

«Быть израненным и оклеветанным самой любовью, с которой мы работаем, – таковы издержки нашего ремесла, и мы, конечно, не откажемся от него по причине этих издержек».

«Разве можно быть в сделке с дьяволом и бояться огня?» цитирует Фрейд Гёте[266], намекая на существовавшую легенду, что Юнг – потомок Гёте.

Юнг отвечает без промедления: как приятно, когда тебе сочувствует сам Учитель:

«Дорогой профессор Фрейд, я должен сразу Вам ответить. Ваши добрые слова успокоили и ободрили меня. Вы можете быть уверены, не только сейчас, но и в будущем… я не изменю психоанализу».

Нужен Иисус Христос, чтобы на слова «с Тобой, Господи, я готов и в тюрьму и на смерть идти», ответить «не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь меня»[267], и при этом в этих словах ни капли обиды, ни капли злобы. Наши герои, хотя и гении, простые смертные, и, точно по Иисусу Христу, не будем их судить, чтобы при случае не обнаружить бревна в собственном глазу[268].

Наконец, Юнг будет прямо просить Учителя убедить Сабину в его «полной честности» (?!):

«… напишите, пожалуйста, фрейлейн Шпильрейн о том, что я полностью проинформировал Вас об этом деле, и особенно о письме к её родителям, о котором я особенно сожалею. Я хочу дать моей пациентке хотя бы это удовлетворение: что Вы и она знаете о моей «полной честности». Я множество раз прошу у Вас прощения, потому что это из-за моей глупости Вы попали в столь запутанную ситуацию…»,

и в конце длинного письма «всё же теперь я крайне рад тому, что, в конце концов, я не ошибся в характере моей пациентки. В противном случае меня грызли бы сомнения в точности моих оценок, и это могло бы стать серьёзной помехой в моей работе».

Не надо быть Юнгом, чтобы решить, именно женщина всегда оказывается «серьёзной помехой» в работе, но он, Карл-Густав Юнг может гордиться собой, ему удалось справиться с «серьёзной помехой», другим мужчинам это не удаётся, и они могут скулить по этому поводу до конца своих дней.

Зигмунд Фрейд и Сабина Шпильрейн

Теперь, когда всё так счастливо разрешилось, Фрейд позволил себе встретиться с Сабиной (раньше он ей в этом отказывал), и к своему удивлению, обнаружил в ней умную женщину. Он даже позволил себе высказаться по поводу её доклада на заседании Венского психоаналитического общества:

«она очень талантлива; во всём, что она говорит, есть смысл».

Позже, несколько витиевато, он признаётся и в другом:

«В одной богатой содержанием и мыслями работе, к сожалению,