когда по ее голосу стало ясно, что и она рада его слышать. И ко гда Небольсин, оставаясь человеком серьезным, сослался на необходимость встречи «по делам», Серова ответила, что находится в офисе, и если он не против, то вполне может к ней приехать. Небольсин, конечно, и слова не сказал о своей болезни и о том, что на дорогу уйдет больше часа, потому что радость от такого приглашения перевешивала все неприятности, которые были возможны!

Однако по дороге он снова себя ругал и принял решение встречу провести в обстановке конструктивной и деловой, поэтому, войдя в кабинет Серовой, поздоровался и стал подробно пересказывать все, что ему недавно рассказал Корсаков, дополняя своими соображениями. Он стоял у приоткрытого окна, курил — ему единственному позволено было курить в этом кабинете — и любовался женщиной, сидящей за столом. В конце концов, мог же он себе позволить просто любоваться, а Серова чувствовала этот взгляд и молчала. Впрочем, молчала она не только поэтому.

— Валера, скажи откровенно, — попросила она, когда Небольсин замолчал, выговорившись, — в чем тут твой интерес?

Небольсину ответить на этот простой вопрос оказалось сложно. Он молчал, и Серова не прерывала паузу.

— Понимаешь, — усмехнулся Небольсин. — Мне Корсаков напоминает Макса.

Макса Кузнецова они оба знали, кажется, всю жизнь. Именно Макс, вернее сказать, память о нем крепко связала их прошлым летом, когда развернулась борьба вокруг «внука императора» Петра Лопухина.

— Мне Корсаков тоже напоминает Макса, — призналась Серова. — Но именно это и мешает нам с тобой объединиться. Для тебя, Валера, Макс — это друг детства, это — память обо всем милом и добром, что тогда было, и это вас связывает до сих пор, хотя Макс уже давно ушел от нас. И Корсакова ты готов защищать потому, что тебе кажется, что много лет назад ты не защитил Макса, хотя мог бы это сделать.

Серова сняла очки, потерла переносицу, подбирая слова. Было видно, что ей трудно говорить. Она вздохнула, надела очки и сказала:

— Я боюсь, Валера, что Макс всегда будет твоей душевной тяготой… И мне Корсаков тоже напоминает Макса, но они оба — незавершенные. Что Макс, что Игорь. Как дети, не хотят видеть того, что им неприятно. Идут напролом только потому, что боятся обвинений в трусости. Не могут отойти в сторону, чтобы потом их не упрекнули в безответственности. Они думают, что лучше отдать что-то дорогое, чем отвечать потом за это дорогое. Корсаков ведь никак не был мотивирован в том случае с Лопухиным. Ну, кто ему Лопухин? Друг, сват, брат? Зачем он рисковал жизнью из-за чужого человека? Кто руководит его поступками, чего ждать от него? Как можно на него надеяться?

Небольсин слушал молча. Он понимал, что Таня права, но знал, что это не изменит его намерения. Понимала это и Серова. Она снова сняла очки, повертела в руках и бросила на стол, но не рассчитала, и очки, скользнув по поверхности стола, упали на стул, а потом на пол как раз к ногам Небольсина.

Он подошел, поднял очки, повертел их в руках, стоя перед Серовой. Он молчал, и она спросила:

— Что ты на меня так уставился?

— Слушаю умную женщину, — ответил Небольсин и улыбнулся, — и любуюсь.

— Отдай очки, — потребовала Серова, поднимаясь со стула. — Ты на машине?

— Ну конечно, — растерянно ответил Небольсин, — не на велосипеде же.

Серова нажала кнопку телефона:

— Наташа, скажите Сереже, что он свободен на сегодня. Я поеду с Валерием Гавриловичем.

Вернулась, села за стол, успев загримировать лицо сплошной официальностью:

— Кто угрожает Корсакову, если всерьез разбираться? Сам Азизов?

— Хм… — задумался Небольсин. — Этого я не говорил, и Корсаков — тоже. Хотя, как ты понимаешь, сейчас трудно разобраться в том, какая схема там работает. Может быть, Игоря просто «грузят», чтобы он меньше сопротивлялся и больше делал.

— Ты говоришь, ему обещали «большие деньги». Их уже отдали? Начали рассчитываться?

— Не знаю.

— Это важно.

— Понимаю.

— Не все понимаешь.

Теперь Серова уже полностью вернулась в состояние деловой женщины.

— Сказать о том, что в России ситуация непростая, можно в любой момент нашей жизни, но нас-то интересует сегодняшний день. — Тать яна говорила так, будто выступала на каком-то форуме с участием правительства. Как ми нимум. — У Азизова обширные связи на всех уровнях, и его считают надежным партнером. Мало кто так удачно сочетает свои интересы с интересами и России, и наших бывших азиатских республик, а это сейчас важно. Так что, сам понимаешь, давить на Азизова никто не станет.

Серова сделала небольшую паузу, и Небольсин подумал, что она, скорее всего, взвешивает, можно ли сказать то, что хочется.

Все-таки решилась:

— Сегодня, Валера, только своеобразный «синдикат» смог бы взять на себя такую роль, понимаешь?

— Нет, — признался Небольсин. — При чем тут синдикат?

— Синдикат, как ты помнишь, это объединение самостоятельных субъектов.

— Это я помню, но к нашей теме пришить не могу.

— Ключевое слово тут — «объединение».

— Ты хочешь сказать, что за Азизовым много кто стоит?

— Сегодня за каждым заметным человеком кто-нибудь стоит, — усмехнулась Серова. — О нем же лучше сказать, что он сейчас — своеобразный наконечник копья. Именно сейчас, в настоящий момент. Так вот, насколько мне известно, Азизов активно участвует в наркотрафике, а это, как ты понимаешь, пирог очень многослойный. Тимура не дадут всерьез трогать хотя бы потому, что из этого корыта хлебают и правые, и виноватые. Схема-то проста, как пареная репа: наркотики — доставка — распространение — наличка. А уж наличку можно тратить как угодно. И учти, если наличку вкладывают в реальное дело, то рискуют быть вычисленными, методики-то уже отработаны даже у нас. Значит, надо быть очень осторожным, а лучше вовсе отказаться. А вот если эти же наличные вложить, например, в организацию «протестов»…

Серова замолчала, и видно было, что пауза эта ей нужна для перехода к какой-то другой теме, и надолго она не затянулась.

— Ты не хочешь об этом поговорить с нашим пожилым другом?

— Ты о Дружникове? — уточнил Небольсин.

Феликс Александрович Дружников тоже был в числе