Солнце склонилось к западу, но воздух был горяч, земля накалена. На восток нескончаемой вереницей тянулись люди. Придорожные деревья, дома, колосья неспелой ржи покрылись густым слоем пыли. На обочинах лежали трупы женщин, стариков, детей – жертвы налетов немецкой авиации. Гитлеровские самолеты то и дело подкрадывались из-за облаков, сбрасывая на мирных жителей бомбы, обстреливая их из пулеметов. Страшные картины! Вот он, тот кровавый кошмар, который знаменует собой приход гитлеровского «нового порядка»…

По пыльным дорогам медленно двигались на восток будущие участники великой освободительной войны – Путримас, Янушкявичюс, Станелене, Юрявичюс, Пашкявичюте и многие, многие другие советские люди. Отходили бойцы и командиры 29-го Литовского стрелкового корпуса Красной Армии Мотека, Мажейка, Петронис, Гарнис, Рагаускас, Римас, Мичуда, Рачинскас, Вазнялис, Раугале, Виленскис…

Не обошлось, однако, и без предателей из бывших сметоновских офицеров, которые, нарушив присягу, подло изменили Родине. Но истинные патриоты литовского народа не колеблясь ответили на вопрос: с кем? Они знали, каковы цели фашистской Германии, напавшей на Советский Союз. Фашистский лозунг: «Deutscland uber alles!» («Германия превыше всего!») – показал всем народам, что гитлеровцы видят в них лишь «удобрение» для арийской расы. Ничего хорошего не могли ждать литовцы в гитлеровском рабстве. А Советская страна, Коммунистическая партия обеспечивали счастливую, свободную жизнь всем нациям, большим и малым.

Задумчиво и сосредоточенно шагал подполковник Мотека впереди своей части. Пот струился по его усталому лицу. Он шел и думал, думал… Узнав о начале войны, Мотека хотел с полигона завернуть в Вильнюс, попрощаться c женой и детьми. Но не удалось. Он не мог оставить солдат.

* * *

Пятрас Стайнис шел и вместе с другими бойцами поглядывал вверх на гудящие самолеты. Шёл и вспоминал свою жизнь. Молодые годы Стайниса, до призыва в буржуазную армию, прошли в каторжной работе за кусок хлеба у кулака да на ткацкой фабрике в Юодупе. И, слыша громкие слова о защите отечества, он частенько подумывал: «А что мне защищать? Дармоедов-захребетников, которые пьют мою кровь?!» В рядах Красной Армии Стайнис нашел ответ на мучившие его вопросы. Много читал, учился, внимательно слушал беседы политруков. Он понял, что Советский Союз – отечество трудящихся, что советский: строй – это единственный: строй, при котором государство действительно заботится о трудящемся человеке. Такое отечество Стайнис готов был защищать до последней капли крови.

Изнуренные длительным переходом, бойцы молчали. Но вот наконец и привал. Можно поесть, утолить жажду и, расстегнув верхнюю пуговицу гимнастерки и ослабив ремень, растянуться под деревом, пуская к небу голубоватые колечки дыма. Только теперь завязывается негромкая солдатская беседа.

– Луга-то, луга… Самое время косить, – говорит Стайнис. – Жаль, косы нет – сейчас поплевал бы на ладони да…

– О том ли теперь думать, – глухо возражает Майнялис. Он, как потерянный, то озирается по сторонам, то тяжело вздыхает, а то уставится в одну точку и в1се молчит, молчит. – Пропала наша жизнь, братцы. Идут, летят, несутся антихристы окаянные, и остановить их некому…

– Брось унывать, остановим, – успокоительно пробасил Стайнис.

– «Остановим»… Твои бы слова да богу в уши, – со вздохом отвечал Майнялис, по-прежнему уставившись в одну точку. Он нервно поглаживал давно не бритый, заросший колючей щетиной подбородок.

– Может, побреешься? – предложил Стайнис. – А то у меня бритва есть.

А-а, подумаешь, важность… Не на танцы cобираемся.

У всех мысли невеселые, тревожные. Как гром среди ясного неба разразилась война и расстроила, перемешала все мирные планы…

В воздухе показалось около десятка немецких самолетов. Вынырнув из сероватого облачка, они стали пикировать на дорогу. Хорошо, что люди укрылись в лесу: немецкие бомбы никому не причинили вреда. Пока самолеты бесплодно кружили над дорогой, откуда-то появились три наших истребителя и атаковали немцев. Один из наших, как ласточка, мелькнул между двумя немецкими самолетами, набрал высоту и, словно падая, с ходу прошил фашиста пулеметной очередью. Волоча за собой длинный хвост черного дыма, охваченный пламенем стервятник рухнул на землю. Через минуту был сбит еще один вражеский самолет. Остальные пустились наутек.

Красноармейцы затаив дыхание следили за воздушным боем.

– Наши-то, наши, а? Вот здорово! Видал, как они их?.. – восхищался Майнялис.

– А вот у тебя, брат, поджилки трясутся…

– С чего это ты взял? – обернулся Майнялис к плечистому бойцу.

– Да так. По лицу видно.

– Тоже мне ясновидец выискался…

Как только воздушный бой кончился, часть снова двинулась в путь. Майнялис опять помрачнел и уставился в одну точку.

– Послушай, – обратился он наконец к Стайнису, – а что, если мы проиграем войну?

– Кто это «мы»?

– Ну, Советский Союз… Видишь, как улепетываем, – дух перевести некогда. Что же дальше-то будет?

– А у тебя, случаем, не осталась дома тройка лошадок, а?

– Пошел ты знаешь куда со своими лошадками! Советская власть отцу землю дала, ясно? Эх ты, а еще друг называется! К нему как к человеку, по душам поговорить, а он…

– Ну, говори, говори, слушаю.

– Я, может, дальше своего Кедайняя сроду не бывал. А тут бес его знает куда зайдем. Жутковато как-то.

– Стало быть, трусишь?

– При чем тут «трусишь»? Я не боюсь, только не по себе что-то, и все тут. Чувствую – пропаду я где-нибудь на этой дороге.

– Погибнешь? Другие останутся. Может, я раньше тебя погибну. Боец на то и боец, чтобы в любую минуту сражаться, а то и погибнуть.

– Погибнуть всегда успеешь. Врага разбить надо, вот что. Погибни тут раньше времени – и землю твою будет топтать эта нечисть.

Стайнису стало ясно, что происходит в сердце Майнялиса. Нет, он, конечно, не враг и не трус, но его терзают неуверенность и тревога.

– Родина у нас теперь не та, что прежде, – в голосе Стайниса послышались теплые нотки. – Теперь она широкая, могучая…

– Так-то оно так…

– Не унывай, брат. Россия Наполеона разбила. Неужели ты сомневаешься, что и Гитлер тем же кончит?

– Если бы так! Когда еще там что-то будет, а пока вот отступаем…

Лесистая местность недалеко от восточной границы Литвы. Избы, крытые соломой, глубоко осели в песчаную почву. И люди, обычно веселые, любящие шутку и песню, – сейчас встречают бойцов угрюмыми взглядами: «Что ж вы, сами отступаете, а мы как?»

Бывшие бедняки получили от Советской власти землю, материал для постройки изб и уже успели обосноваться на новом месте. Другие только-только начали устраиваться, еще в субботу вечером работа тут так и кипела – визжали пилы, стучали топоры, звонко раздавались песни. А сегодня – разбитый бомбами вокзал, всюду пожарища…

На опушке леса толпятся люди. Женщины плачут, мужчины стоят молча, нахмурив брови и плотно стиснув зубы.

– Смотрите, люди добрые, что осталось от моего дома… – тихо