погоню, не переставая осыпать противника снарядами.

Один немецкий танк, непрерывно ведя огонь, вплотную приблизился к лесу, где находились красноармейцы. Еще миг – и он ворвался бы в наши окопы, но… Римас метнул связку гранат. Раздался взрыв, танк остановился. Три гитлеровца один за другим выпрыгнули через люк и, пригнувшись, бросились бежать.

Майнялис никогда не ожидал от Римаса такой решительности и ловкости. Боец, видимо, и сам не заметил, как поднялся и побежал за командиром, на ходу стреляя из автомата. И тут он впервые увидел трупы врагов.

Глаза Майнялиса заблестели. Сейчас его нельзя было узнать. Неужели это тот самый Майнялис, который еще недавно старался не смотреть на убитых, отворачиваясь со смешанным чувством жалости и страха? А сейчас он смотрит и радуется! Впервые Майнялис испытал торжество победителя. Ему казалось, что именно здесь идет самое главное сражение, которое решит исход всей войны, что победа его, Майнялиса, и его товарищей – неслыханный подвиг, а Римас, подбив фашистский танк нанес сокрушительный удар по гитлеровской армии.

Но бой еще не кончился.

На этом участке фронта действовали артиллеристы под командой майора Раугале. Справа, из лесу, снова показались гитлеровские танки, и Раугале приказал открыть огонь. Снарядами удалось поджечь два танка.

Тут пехотинцы заметили, что с одной высоты по-пластунски ползет боец. Полз он так осторожно, что только изредка едва заметно мелькала его спина. Бойцы подумали, что он ползет навстречу немецким танкам, чтобы подорвать их. Вот он спустился с холма и поднял голову, всматриваясь туда, откуда перебежками приближались гитлеровцы. Командиры переглянулись, а тот вдруг поднял над головой автомат с привязанной к нему грязной белой тряпкой. Тотчас раздался выстрел. Перебежчик припал к земле, но тут же опять зашевелился и пополз дальше.

– Предатель! – воскликнул Майнялис и, тронув за рукав лежавшего рядом Римаса, повторил сквозь стиснутые зубы: – К немцам бежит! Сволочь!

Римас, переждав, когда немецкие танки пройдут мимо, приподнялся и, вытянув вперед руку с пистолетом, нажал спуск. Перебежчик продолжал ползти. Римас выстрелил еще раз. Перебежчик замер, уронив голову на землю. Но вот опять зашевелился, только медленней, – видно, задело…

Когда Римас подполз к предателю, он увидел остекленевшие белки и искривленный судорогой рот бывшего сметоновского офицера Бурокаса. Это он еще вчера разглагольствовал, что война-де все равно проиграна и остается только спасать свою шкуру. Жалкий трус! Предатель!

Первомайские демонстрации, Литва

А бой продолжался. Орудия Раугале гремели без передышки. Но вдруг командир побледнел, как-то странно взмахнул руками и медленно опустился на землю… В это время на батарее показался комиссар Мажейка. Он всегда появлялся в самых опасных местах, в самую трудную минуту боя. И сейчас бойцы увидели его энергичное лицо с длинными висячими усами и зоркими светло-голубыми глазами. Комиссар быстро подошел к Раугале и негромко спросил:

– Ранен?

– Ничего, ничего, – затряс головой командир, но лицо его побледнело.

– Санитары! – крикнул Мажейка.

Раугале схватил комиссара за руку и взволнованно зашептал:

– Не надо, комиссар, не надо, рана пустяковая…

Мажейка пристально посмотрел на раненого.

– Вы мне верите? – вдруг спросил Раугале.

– То есть как?

– Ну верите, что вот я, бывший офицер буржуазной армии, могу отдать жизнь за Советскую власть?

Неподалеку разорвался снаряд. Убило бойца. Раугале и Мажейка припали к земле.

– Верите?

– Конечно, верю. Свою преданность вы доказали делом.

– Ну спасибо… – Он с чувством пожал комиссару руку. – Вот и все.

– Майор, вы тяжело ранены. Раугале запротестовал:

– Не надо в госпиталь… А то еще подумают, что я нарочно… Лучше уж в бою погибнуть.

Родом Раугале был из Рокишкского уезда, из середняцкой семьи. Нелегко достались крестьянскому сыну офицерские погоны. Но и получив их, Раугале выделялся из среды сметоновского офицерства серьезностью, незаурядными способностями и стремлением в совершенстве овладеть военным делом. Его заинтересовала Красная Армия, и он написал статью об ее воздушно-десантных частях как о совершенно новом роде войск. Дерзкое это было дело – напечатать подобную статью в буржуазной Литве! Командир вызвал автора. «Вы что же это, стало быть, большевиков расхваливаете, а?!» – угрожающе протянул он.

В 1940 году, как только Литва стала советской, Раугале вступил в ряды Красной Армии, без колебаний став защитником народа.

Наши войска с боями отходили в глубь страны. Каждую минуту части рисковали напороться на немцев, которые, не считаясь с потерями, сбрасывали парашютные десанты и осуществляли глубокие прорывы.

Когда полк Мажейки подходил к деревне, навстречу выбежали трое крестьян. Один из них, седой, без шапки, с окровавленной правой рукой, еще издали закричал:

– Стойте, стойте! Стойте, – повторил он, с трудом переводя дух, – там немцы.

– Где, откуда немцы? – насторожился комиссар.

– А вон, в том лесу, парашютисты немецкие, – указал рослый, худощавый крестьянин.

Мажейка разделил бойцов на две группы: одной из них поручил командовать лейтенанту Хохлову, другую повел сам. Подойдя к лесу с двух сторон, эти группы окружили парашютистов. Местные жители указали тропки, по которым можно было подойти к немцам поближе.

В начале войны гитлеровцы часто сбрасывали своих десантников в леса. Забираясь на деревья, они маскировались и стреляли оттуда, убивая наших бойцов, вызывая панику среди окрестных жителей. Еще с финской войны таких стрелков прозвали «кукушками».

Когда мы окружили фашистов, оказалось, что один не успел опуститься на землю. Запутавшись стропами парашюта в ветвях вековой ели, он повис между небом и землей.

– Это еще что за птица? – заметил смешно трепыхавшуюся фигуру Майнялис, который тоже был в группе Мажейки. Сказал и тут же послал меткую пулю: – Хватит, откуковал, голубчик…

Десантники отстреливались, отчаянно метались из стороны в сторону, как волки, обложенные охотниками.

– Не уйдете, сволочи! – цедил сквозь зубы Майнялис, расстреливая их из автомата. От его былого страха, равнодушной покорности судьбе не осталось и следа. Он стремительно бросался в самые опасные места.

– Ложись! – крикнул ему товарищ, но поздно – немецкая пуля пробила грудь Майнялиса.

Вскоре с парашютистами было покончено. Тридцать трупов гитлеровских солдат осталось лежать на белорусской земле.

Но недешево досталась победа. У дороги появился фанерный обелиск. Здесь были похоронены наши бойцы, павшие геройской смертью. Красноармейцы молча постояли у могилы, обнажив головы. Потом надели каски и поклялись беспощадно отомстить фашистам за смерть боевых товарищей.

По дороге Мажейка думал, как быстро воина перевоспитывает людей. Вот тебе и Майнялис! Тихий-тихий, робкий-робкий, а каким оказался смельчаком! Совсем еще недавно задавал унылые вопросы и вот уже погиб геройской смертью. Сотни, тысячи встанут на его место и в конце концов победят.

* * *

Наш стрелковый корпус получил приказ оторваться от противника, форсированным маршем отступить