него вообще внимания не обратили — шли тупо вперед, держа наизготовку автоматы.

Хорошо, что у меня была не винтовка, а ППШ — убойная штучка на малых и средних дистанциях. А в лесу дистанция редко сто пятьдесят метров превышает. Я тут же опустошил добрую половину диска. Ребята тоже. В общем, одним махом семерых побивахом.

Валяются те семеро, раскинув руки, и не шевелятся. Остальные залегли. Но укрытий нормальных не было, так что добить их было нетрудно.

— Встать! — потребовал я. — Или гранатами забросаем!

Деваться бандеровцам было некуда.

— Не стреляй! — послышался звонкий голос.

Наши противники поднялись, вздернув руки вверх. Я рассмотрел их. И тут моя голова аж закружилась.

Вот учили меня, учили, что Бога нет. Но в такие моменты поверишь и в Бога, и в его предначертания. И в воздаяние.

Передо мной стояли трое. Неизвестный мне, какой-то зачуханный и занюханный бандит в польской шинели не по жаркой погоде и с трезубом на кепке. А еще двое в военной форме, но куда более гладкие, судя по всему, командиры.

Ну конечно же командиры. Сам Звир и его прихвостень Скрипач, из тех музыкантов, что агитировали за Вильну Украину. Только Купчика не хватает.

Встрепенулось все в груди. Сразу вспомнилось, что Звир сотворил с Ариной. И как подставил под убой почти тысячу жителей Вялец.

Я медленно подошел к ним, подняв автомат. Зачуханный бандит выглядел испуганным до дрожи в коленях. Скрипачу, похоже, все было до лампочки, он задумчиво смотрел в нахмурившееся небо. Набычившийся Звир глядел, как всегда, оловянно — даже искорки страха в нем не было, а была звериная ярость, которая не находила выхода. И были еще какие-то тормоза, не дававшие сразу броситься на меня и лечь срезанным пулями.

— Коммунячка, — процедил он и смачно сплюнул на землю.

— Вспомнил, сволочь. Хочу, чтобы ты знал, за что сдохнешь. За Арину, которую ты замучил. За Вяльцы. За моих павших товарищей.

— Не митингуй, щенок. Я твоим командирам живым нужен. Под трибунал пойдешь.

— Какой трибунал? Между нами кровь. Так что отбегался ты. Я твой трибунал.

Все же что-то дрогнуло в его лице. Он опустил глаза:

— Ну, стреляй. Вскоре на том свете свидимся. И там уж за все сочтемся.

И я уже готов был стрелять. Сержант из комендатуры только напомнил:

— А ведь правда приказано их живыми брать!

— Так сопротивляются же, — недобро оскалился я.

Да будь что будет. Но эту скотину я кончу лично! Прям сейчас!

Бабахнуло. Все заволокло дымом. Земля ушла из-под ног…

Моя щека ощущала мокрую траву. Вокруг было дымно. Я попытался пошевелиться и с удовлетворением отметил, что могу двигаться. Приподнялся. Закашлялся.

Черт, что же такое?! Привстал на колене и увидел, как через поляну на нас движется еще полтора десятка бандитов.

Потянулся за ППШ, который, к счастью, лежал рядом. И молился лишь о том, чтобы его не переклинило.

Как серые крысы, в своей разномастной форме бандеровцы неслись вперед. Хлопали выстрелы.

И заработал мой автомат.

Палил я в полубессознательном состоянии. Все вокруг было мутно. Но руки действовали сами. Как у пресловутого робота, описанного Карелом Чапеком.

Я стрелял. Менял диски. Попадал.

Короче, и эту группу мы общими усилиями срубили полностью. У нас же было всего лишь трое раненых. Бог войны иногда раздает и такие приятные сюрпризы.

С трудом поднявшись, когда выстрелы стихли, я огляделся, пытаясь понять, что произошло. Невдалеке от себя увидел воронку, вполне характерную.

Все ясно: пока я решал, стрелять или не стрелять в Звира, прилетела мина. Наша или бандеровская, откуда стреляли — да сам черт не разберет. На то он и бой, чтобы ничего не понятно было. Хорошо, что нас не посекло осколками, а только оглушило.

Я увидел задрипанного пленного бандеровца. Он был мертв — его прострочили, как швейной машинкой. А Звира и Скрипача не было вообще. Они не только уцелели от взрыва мины, но и нашли в себе силы смыться. При этом даже не попытались нас прикончить — не до того было. Просочились через оцепления и ушли восвояси…

Контузия моя оказалась легкой. Некоторое время еще тревожили головокружения и головные боли. Но это все мелочь. Куда больше голова болела от острой и какой-то проникающей, будто стилет, мысли: Звир был в моих руках, и я его не убил.

Честно говоря, сам не знаю, нажал бы я на спуск. Все-таки приказ — это на уровне рефлексов. А приказ был брать живым. Правда, все равно бы повесили негодяя. Но если сразу не кончить, дальше всякое может быть…

Как я и ожидал, доучиться нам не дали. На месяц раньше, в середине июля, состоялся выпуск. Командиры решили, что дальше нас учить — только портить.

На торжественном построении нам объявили о присвоении званий младших лейтенантов. И как будто не первые погоны со звездочками дали, а крыльями одарили, так что парить над грешной землей хотелось.

Все, отныне я офицер государственной безопасности. Лицо, облеченное властью. Конечно, не велика шишка. Вот если бы чуть раньше такое звание дали, когда армейские считались на два ниже соответствующих в госбезопасности, тогда бы был я по-армейски капитаном, а это уже величина! Но и сейчас обижаться грех. Что уж лукавить — мое новое положение мне нравилось. Власть вообще как мед сладка и притягивает людей, как пчел. Главное, не объесться ею и не забыть, зачем она тебе дана.

А потом — распределение. Предписание. Получение зимней и летней формы, которую с трудом удалось втиснуть в тюк, свернутый из плащ-палатки. И на новое место службы! Вперед, младший лейтенант!..

Глава четвертая

Я бросил объемный тюк на асфальт — иначе было наружу не выбраться. Спрыгнул со ступенек вагона на бетон платформы. И огляделся.

Сколько раз бывал в Усть-Каширске за последние годы, а вот на станции в первый раз. Все больше пробирался по лесам да дорогам.

Станционный павильон маленький. Народу толчется немного: пара военных и крестьяне с корзинами. Дальше — небольшая привокзальная площадь и просторный, практически одноэтажный городок, выросший из большого села.

Я крякнул и взвалил на плечо успевший мне осточертеть тюк. Он был не тяжелый, но страшно неудобный. С ним в одной руке и с фибровым чемоданчиком в другой я входил в новую жизнь. Сколько раз за мои двадцать с единичкой годков я начинал новую жизнь? Да это происходило постоянно!

На привокзальной площади стоял военный грузовик. Капитан-пехотинец, старший машины, вопросительно посмотрел на меня:

— Куда спешите, товарищ лейтенант?

— В отделение НКВД.