Эта самая чертова Рада приняла массу «судьбоносных» документов. Теперь у несуществующей Свободной Украины появилась писанная на бумаге Конституция. Заодно были приняты присяга УПА, прочие приятные мелочи. А также масса совершенно оторванных от жизни деклараций, по тональности и пафосу больше подходящих для какой-нибудь мировой державы, решающей судьбы мира.

Конечно, весь этот морок, обманка Свободной Украины к реальной жизни отношения не имели и годились только для охмурения паствы. Зато более практичные люди на фоне этой говорильни ставили вполне конкретные задачи, за которыми угадывались интересы немецких «союзников», а на деле просто хозяев. А задачи были простые и крайне подлые. Главная — это срыв уборки урожая на покинутых немцами украинских территориях. Пусть все украинцы с голоду сдохнут, зато и москалю поголодать придется. И немцу будет легче против голодной армии воевать. Вторая задача — срыв военного призыва. Ведь успешный призыв не только создавал проблемы немецким «союзникам», но и подрывал социальную базу националистов. Где гарных парубков взять, чтобы в леса загнать, если они все в РККА?

Отдельная, подразумеваемая, но не декларируемая открыто задача — борьба с цивилизаторской деятельностью «клятых москалей». С разными там учителями, агрономами, техниками. Зачем рагулю электричество и трактор? Сохой будем пахать, как деды! Рагулем и управлять легче, если он ни грамоту, ни трактора знать не будет. Так вожди националистов рассудили.

Вся эта многочисленная, вооруженная немцами, безумная в своей злобе сила, собранная в УПА, с готовностью бросилась выполнять руководящие указания. Сплошняком пошли диверсии и вредительства, нападения на зернохранилища, колхозы.

Пока в боях не перемололи основную массу бандеровцев и они еще действовали крупными силами, то пробовали себя в масштабных атаках. Особенно на них был богат август 1944 года. На Львовщине, в Поморянском районе, бандеровцы распустили двадцать сельских советов из двадцати восьми. Через несколько дней там же отряд УПА напал на райцентр, поджег здание НКВД и освободил три десятка своих собратьев. Еще через день в другом районе были разгромлены здания райкома партии и НКВД, а все арестованные были освобождены.

В Станиславской области за несколько дней в трех селах УПА и Безпека зверски убили шестьдесят человек, в том числе более двадцати детей, сожгли пятнадцать хозяйств, имущество забрали.

«Убивай, убивай, убивай» — потоком шли указания и приказы от разных руководителей ОУН. Убивай партийцев, заезжих специалистов. Убей в каждом селе каждого десятого колхозника, чтобы другим в колхозы неповадно вступать было. На Западной Украине должен поселиться страх, чтобы ни один человек не чувствовал себя в безопасности. Чтобы спали селяне чутко, с ужасом ожидая, что ночью придут они, «борцы за свободу». И не просто заберут твою жизнь, но заберут и всю твою семью. Притом заберут страшно.

Постепенно я начинал ориентироваться в запутанной системе бандеровцев. Во всех этих проводах, референтурах, экзекуторах, замороченной иерархии подчинения. И уже отлично знал, где какие банды шалят.

По почерку мог судить, с кем мы имеем дело. «Рысей» больше тянуло к вещевым складам и к грабежам колхозного имущества. «Говерла» в своей глупой, но заслуживающей даже некоторого уважения отчаянности все силилась дать большое сражение красноармейцам, при этом теряла людей самыми быстрыми темпами: живыми в плен ее бойцы не давались, подрывая себя гранатами.

Был еще один отряд, по свирепости в отношении мирного населения готовый соперничать с самими отборными немецкими зондеркомандами. На трупах убитых колхозников, учителей, секретарей райкомов эти изверги всегда оставляли свою метку. Обычно прикалывали на грудь жертвам бумажку, на которой было изображено дерево с глубокими корнями и написано: «Большевиков на ножи!»

Отряд этот был мне хорошо и печально знаком. Это были «Корни». А предводительствовал им Звир. Он, сволочь, проклятый упырь Галиции. Прилип к нашим краям как репей, не отдерешь.

Сколько раз, глядя на очередные его жертвы, проклинал я тот миг, когда задержался и не нажал на спусковой крючок. И фактически дал окончательно слетевшему с тормозов Звиру уйти.

В середине сентября мы вернулись с очередного прочесывания лесов. Вернулись с победой — нащупали лежку бандгруппы, сели в засаду и уничтожили пятерых бандеровцев. Не успели даже пообедать, как новая команда:

— В Степняках ЧП! По машинам!..

Глава шестая

В Степняки мы прибыли на шапочный разбор. Все уже было закончено. Бандиты давно на своих лежках, так что никого не надо преследовать. Но, наверное, лучше выдержать пару боев, чем видеть то, что мы увидели.

Точнее, сначала не увидели ничего. Только узнали, что позавчера в деревню вошла очередная банда борцов за Свободную Украину. Пришли по-хозяйски, как к себе домой. Обставлено их появление было как заправский балаган. Шли чуть ли не строевым шагом. А гордо шагающий впереди бандит держал в руках транспарант: «Треба крові по коліна, щоб настала вільна Україна».

Веселые были ребята. С гиканьем и смехом вытаскивали людей из домов. И угоняли из села. Куда? Это и предстояло нам установить.

Вот и установили!

Места эти я знал хорошо. Здесь в лесу мы хоронились перед выдвижением к железнодорожной ветке. Хороший тогда вышел подрыв. Эшелон сошел с рельсов прям под горочку, сдетонировали боеприпасы, огонь взмыл до небес.

Сейчас путем наблюдения и умозаключений худо-бедно мне удалось определить направление, куда ушла банда. В лучших традициях следопытов Фенимора Купера по едва видным признакам мы отследили начальный отрезок маршрута.

Вышли в результате к соседней деревне Клячкино, в которой никто не жил с начала 1943 года. Тогда за связь с партизанами подразделение вспомогательной полиции сожгло хаты вместе с людьми, а тех, кого пощадили, тут же угнали на работу в Германию. С тех пор это было безжизненное гиблое место. Будто какая-то тьма тут сгустилась. Здесь мы и нашли тех, кого угнали бандеровцы из Степняков. И кроме них еще многих нашли. У меня же прибавился новый кошмар, который будет преследовать всю оставшуюся жизнь.

Колодец стоял в самом центре деревни. Служебная собака, которую мы часто брали с собой, бросилась к нему, а потом легла и жалобно заскулила.

Колодец. В груди все похолодело. Знал я уже, что бандеровцы испытывают к ним какую-то противоестественную тягу. И боялся того, что мы сейчас увидим.

Но делать было нечего. И я произнес:

— Будем разбирать!

Приступили к разбору. Работа предстояла трудная. Колодец был большой, глубокий, отделанный камнем. И плотно забит булыжниками и бревнами.

Первые камни полетели в сторону. И тут будто переключилось что-то в голове. Я крикнул:

— Замерли!

Боец застыл как вкопанный. И вовремя, тем самым спас себе жизнь.