до истерики – смешинка в рот попала, – они подошли к своему дому. У подъезда на скамейке сидел весь синклит бабушек – они не сводили глаз с их окон. Одна вдруг встала и подошла к этим хохочущим дурам:

– Вам есть к кому пойти?

Девчонки рухнули от хохота. Смешнее вопроса они не слышали.

– Не ходите домой.

Вдруг, будто подавившись, замолчали.

– Почему? – спросила Люба.

Вера и Надя уже вбегали в подъезд. Люба рванула за ними.

Дверь квартиры была нараспашку. В дверях стояли дворничиха с дебильным сыном.

Все было вверх дном. Софья Александровна сидела на оттоманке без всякого выражения. Девочки замерли, боясь подойти к матери. Такое лицо у нее возникало часто и означало только одно – оставьте меня в покое.

Чужие люди переворачивали все безжалостно и швыряли на пол. На полу уже валялся Ленин коврик и дедушка Ленин. Никакого пиетета милиционеры к «дедушке» не испытывали. Кидали все подряд, вытряхивали из пакетов, книг, сумок. Все, что было только их и больше ничьим, не новым, а единственным теплым, пахнущим жизнью в их маленьком существовании, – все это было брошено, вытоптано в поисках чего-то запрятанного, и это запрятанное никак не находилось. Казалось вот-вот найдется, и чужие люди уйдут, и тогда можно будет сразу же убраться, чтобы вернуть прежнюю комнату, разложить все по привычным местам. Только бы скорее это нашлось!

И нашли! Из вороха старого много раз заштопанного белья грубые чужие руки вытащили потерявшие цвет рейтузы, ловко вывернули наизнанку и из ластовицы, похожей на большую заплатку, вытащили довольно крупный рулон. Деньги!

И сразу потеряли интерес к дальнейшему разгрому и стали что-то записывать, переписывать с каждой ассигнации цифры. Девочки посмотрели на мать – она сидела безучастно, но с некоторым все же удивлением.

Это была давно забытая черная касса, и она-то и стала главным вещдоком в деле Софьи Александровны: вот они незаконные доходы!

Потом люди ушли, и между ними ушла их мама, не оглядываясь, все в том же состоянии ступора.

* * *

Девочки посидели немного, потом стали убираться. Казалось, сейчас вернут уют и тепло в их дом, и мама вернется, и вообще все вернется. И надо будет сесть и сделать на завтра уроки. Мама им там что-то такое расскажет, и ее отпустят.

Но вместо мамы пришел Митя и сразу все понял. Люди тогда были понятливыми. Ловко принял участие в уборке. Подмели пол. Поставили чайник. Делали то, что делали каждый день, и от этого приходила надежда и вера: не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра, не послезавтра – точно через неделю все вернется.

Потом молча пили чай. Молча вымыли чашки. Молча почистили зубы и рухнули на мамину кровать – все трое, прижавшись носами к маминому запаху – подушкам, простыни, пододеяльнику.

И завыли. Сначала Верочка и Надя. Люба крепилась – она отгоняла плохие мысли, а хорошие не приходили. А потом и Люба.

Митя присел рядом и стал что-то говорить – бессмысленное, но важное. И потихоньку они стали прислушиваться к его бормотанию. И стихли. Люба потянула к себе Митю сначала робко, а потом решительно. Митя пошатнулся и лег на живот – девчонки прижались к нему, как котята, всхлипывая.

И так и заснули, греясь о его сочувствие.

Утром в таком виде их застала Алевтина, которая в этот дом всегда приходила, как хозяйка со своим собственным ключом. Немного подумала, потом постучала, как в дверь, в Митину спину. Митя выбрался из-под одеяла: как он под ним оказался – непонятно. Девочки еще спали, и им снилось, что мама дома. Алевтина осмотрела его критически, но особой расстегнутости не заметила. Митя сам был как маленький мальчик.

Алевтина сказала негромко:

– До свиданья! Митя, ты слышишь меня? Ты не можешь здесь больше жить. Собирай вещи. Я оформляю опеку.

Митя был одет, и собирать ему было нечего. Он был человек без багажа. Рюкзак и куртка. Грязные носки он забыл. И рубашку. Алевтина все забытое потом аккуратно сложила в свою сумку, чтобы выкинуть во дворе в мусорку.

Ее мозговой центр работал, подкидывая разные варианты, но ни один не подходил.

Девочки начали просыпаться, возвращаясь в невеселую реальность, привыкнуть к которой нелегко, но придется. Им было по девять лет.

Алевтина никакого опекунства не оформила, она просто поселила в их квартире своего сына, а потом органы опеки девочек распределили девочек по разным детским домам. Донос написала не она, но все равно ей было неловко. Она планировала хорошую жизнь, но судьба распорядилась по-другому: Федор Иванович неожиданно ушел к молодой, а у самой Алевтины открылась болезнь – на нервной почве. Сгорела в одночасье. Олег сдал свою квартиру, а жить стал у Дементьевых. Его грела мысль, что он сохраняет их дом, и это была правда.

* * *

Надя подрастала в далеком Уссурийске, на родине знаменитых тигров. Она сразу заинтересовалась их грустной судьбой – тигры были на грани исчезновения. При любой возможности девочка сбегала в зоопарк ухаживать за животными. Это был единственный способ не сойти с ума от отчаяния. Все звери казались ей сиротами, за которыми надо ходить. И она ходила. У нее не было страха – она входила в клетку и говорила одинокому уссурийскому тигру по кличке Тигран: «Ну что, мой дорогой, соскучился? А я тебя сейчас накормлю и поглажу. Ах ты, мой хороший, тебе бы деточек завести».

Служительница объяснила ей, чтобы были деточки у тигра должна быть жена – тигрица. В зоопарке нет. Есть только в научно-исследовательском центре, где ученые ищут способ сохранить популяцию уссурийских тигров, но никак у них не получается.

– Почему? – спросила Надя.

– А я знаю. Они ученые, им видней.

Надя решила поговорить с учительницей биологии, которая казалась ей немного похожей на маму. Наверное, потому, что ее тоже звали Софья Александровна. Надя спросила ее, как найти жену уссурийскому тигру. Софья Александровна была скрытой вейсманисткой и уважала генетику, хотя признаться боялась.

Она подумала и связалась с другими подпольными генетиками, и те обещали ей достать тигренка – девочку, но не ручались, что это будет именно уссурийская порода. Короче, в один прекрасный день Надя и Софья Александровна направились в цирк, потому что именно в это время у звезды дрессировщика хищных зверей Паоло Франдетти тигрицы Клеопатры родились три полосатых котенка.

Надя обалдела от густого звериного запаха цирковых задворок и блестящей мишуры ярко накрашенных циркачек. Ей ужасно захотелось остаться в цирке навсегда, а в зоопарк заходить, чтобы повидать Тиграна. Про детский дом и школу она вообще не думала. Там было неинтересно.

Котята-тигрята ее пленили: их было трое, и они, конечно, были близнецы.

Пока биологичка совещалась со служителем и потом вела переговоры, Надя пристально изучала