– Честно? Саш, прости, я с трудом представляю для вас счастливый финал. Вы слишком разные, даже не вы, а миры, в которых находитесь. Пересечься можно, а вот удержаться рядом…

Его слова причинили боль.

– Я недостаточно хороша для Филиппа? Ты об этом? – я тоже иногда так думала, несмотря на уверения Кирмана в обратном. Простая девчонка – и почти король, красивый, богатый, мечта всех окружающих женщин. Хоть и верила в его чувства, думать о будущем было страшно.

Павел покачала головой.

– Нет, малыш, я совсем другое имел в виду. Ты замечательная, и он вполне мог влюбиться. Но вот брак…

– Мезальянс?

– Именно, только не в классическом значении. Ты – чистый, неиспорченный ребенок, а он – прожженный жизнью циник. Между вами не 13 лет разницы в возрасте, а целая эпоха, которая научила его таким вещам, которые тебе и не снились, – он грустно усмехнулся. – Сашка, его-то я как раз хорошо понимаю: ты для него как индульгенция, пропуск в светлый и безмятежный мир.

– Бред какой-то, – я зажмурилась, пытаясь удержать слезы. Впервые с момента нашего знакомства слова друга причиняли бол ь. – Ты говоришь, как будто он преступник, который пытается обелиться за мой счет.

Во взгляде Павла мелькнуло сожаление. Он прекрасно понимал, какое воздействие производит на меня сказанное, но почему-то не мог или не хотел молчать.

– А ты не задумывалась, почему он дожил до 37 лет в одиночестве? Искал идеал, который внезапно обнаружился в твоем лице? Пора взрослеть, Саша, и смотреть на жизнь более реально.

Я разозлилась.

– Реально, это как? Поверить в то, что ему нужен только секс?

– Ты меня вообще слышишь? – мужчина обхватил мои плечи, встряхнув с неожиданной силой. – Я как раз уверен в том, что дело не в сексе, вряд ли у него есть проблемы в таком вопросе. Но ваша связь опасна, для тебя в первую очередь. Я был у Кирмана дома, видел его систему охраны. Это настоящая крепость. У него стекла в машине бронированные, не хочешь узнать, по какой причине? Я нахожусь в этой компании седьмой год, и ни разу не замечал, чтобы он к кому-то проявлял интерес. Ты первая. И мне это не нравится. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось!

Мне захотелось сбежать как можно дальше, чтобы не слышать этих горьких откровений. Павел во многом был прав, ведь и сам Филипп намекал на что-то подобное. Я же не слишком вникала, стараясь не думать ни о чем, кроме собственной сбывшейся мечты.

– Почему ты ничего не говорил раньше? Знал ведь о моем к нему отношении…

Мужчина хмыкнул.

– Б ыл уверен, что Кирман не решится переступить эту грань, окажется достаточно умным, чтобы не приближаться к тебе.

– И что ты предлагаешь? – очень хотелось разрыдаться, слезы мешали нормально вздохнуть, застревая в горле душным, тяжелым комком. – Расстаться с ним? – я не дождалась ответа, выдавая собственный. – Не хочу. Не могу.

Павел погладил меня по щеке, и от этого жеста стало еще тоскливее.

– Малыш, я и сам не знаю, зачем говорю все это. Знаю ведь, что и ты не послушаешься, и он… уже не отпустит тебя. И не сказать не мог…

– Облегчил собственную совесть?

– Дурочка… – он снова невесело хмыкнул. – Я хотел бы ошибиться, чтобы мои опасения оказались напрасными, но не выходит отделаться от совсем другого ощущения.

– Он меня любит… – я произнесла эти слова почему-то шепотом, ощущая в душе странную смесь удовлетворенности и страха.

Друг задумчиво кивнул.

– Конечно. Надеюсь, его любви окажется достаточно, чтобы обезопасить тебя.

Горький осадок, оставшийся после разговора, не сумел, тем не менее, омрачить радость от близости любимого человека. Я даже забыла о случившейся беседе… до времени, полностью погружаясь в новую для меня жизнь. Та ночь стала началом нового этапа в судьбе. Я не знала о том, что грядет впереди, совсем скоро, и не оглядывалась назад: в мир, в котором была одна. Просто любила, впитывая драгоценные капли отмерянного нам времени, короткого и бесконечно желанного.

Филипп с самого начала предупредил, что о наших отношениях никто не должен знать, недовольно скривившись при упоминании о Павле. Так и не поверил в рассказы о дружбе. Нет, он ни в чем меня не обвинял, не высказывал больше никаких условий, но его ревность оставалась очевидной, а я радовалась этому, как ребенок. Стоило нам оказаться наедине, как его глаза и губы стирали воспоминания, вычеркивали из сознания мысли о любом другом обществе.

Мы часто сидели в гостиной, перед огромным окном, за которым простирался утопающий в зелени сад. Раньше мне и в голову не приходило, что у нас в городе есть такие особняки: с высоченными потолками, делающими даже небольшую комнату просторной. Дорогая мебель, тяжелые гардины, люстры, напоминающие странные подсвечники, массивные резные двери и даже камин – все это воспроизводило атмосферу из фильмов, которые я с восторгом смотрела в юности. Мне доставляло удовольствие ходить босиком по паркету, который раньше встречала лишь в музеях. Ощущая его под ногами, представляла себя принцессой на балу. Это чувство усиливалось, когда за спиной смыкались руки любимого человека. Стоило лишь упомянуть о моей робкой любви к танцам, как будто по заказу помещение наполнилось чарующей, летящей мелодией, и меня закружил вихрь эмоций. Это было почти так же прекрасно, как то, что происходило с нами по ночам: та же страсть в глазах, тот же испепеляющий жар, который хотелось ощущать все сильнее, та же нежность, наполняющая до потери стыдливости. Я доверяла его рукам, сильным, уверенным движениям, и задыхалась от предвкушения: когда стихнет музыка, этот танец сменится другим, которого я не переставала ждать и желать.

Это была своего рода зависимость. Меня тянуло к Филиппу с мучительной, нестерпимой силой. Вынужденная молчать на работе, скрывая от всех нашу связь, я испытывала реальный голод по его ласкам и прикосновениям. С каждым днем хотелось все сильнее раскрыться, стать еще чуть смелее в собственных шагах, в узнавании вкусов его тела, в постижении прежде недоступного мира.

Но дело было не только в физическом наслаждении. Филипп действительно меня любил, а я… я забыла о реальности. Ждала каждого вечера, как чуда, тонула в ощущениях, захлестывающих и вблизи, и на