не увидел смысла со мной бороться. Лишь вздохнул и сообщил, что подождет внизу. А я от души надеялась, что после разговора с Филиппом никуда ехать мне не потребуется.

Коридоры были непривычно пустынны (обычно в обеденный перерыв я всегда уходила куда-то с девушками), а в приемной начальника я обнаружила двух незнакомых мне людей. Подумалось, что они братья: так сильно были похожи между собой. Высокие, мощные фигуры, с ног до головы одетые в черное, волосы, остриженные так коротко, что невозможно было различить их цвет, угрюмые, ничего не выражающие лица. Мрачное зрелище, но на душе и без того было тоскливо, так что я просто не придала значения столь необычным посетителям. При виде меня один из них странно ухмыльнулся, однако не произнес ни слова, лишь отступил в сторону, пропуская в кабинет.

От волнения я даже забыла постучать. Толкнула дверь, одновременно пытаясь унять в теле дрожь и изобразить на лице какое-то подобие улыбки. Ну неужели я не смогу найти слова, чтобы смягчить его сердце?

Но вся уверенность куда-то испарилась, стоило увидеть Филиппа, вернее, ужас, отразившийся на его лице при моем появлении.

Он находился не один, но, поглощенная созерцанием любимого, я не сразу обратила внимание на другого человека, и лишь немного опомнившись, почувствовала чье-то присутствие. Незнакомец был почти одного роста с Филиппом, только гораздо грузнее. Потертое, одутловатое лицо смотрелось довольно отталкивающе, но самым неприятным оказался его взгляд – едкий и насмешливый, рассматривающий меня так пристально, что возникло стойкое желание забраться под душ, смывая с себя это липкое внимание.

– Так-так, Кич… – и голос звучал неприятно, неожиданно тонко для такого крупного мужчины, но при этом надменно и самоуверенно. – Все складывается как нельзя лучше. Какая пташка залетела в нашу компанию, а?

Он шагнул ко мне, в одно мгновенье впиваясь в плечо железной хваткой.

– Та самая, да? Хорошая девочка, ты появилась очень вовремя.

Попытки отшатнуться ни к чему не привели, и в сердце, без того переполненном смятение м, вдруг зародилось какое-то недоброе предчувствие. Я перевела глаза на Филиппа, пытаясь найти какое-то объяснение происходящему, и поразилась царившей в его глазах пустоте. Даже не взглянув на меня, он проговорил незнакомцу.

– Она здесь не причем. Просто переводчица, которую я к тому же сегодня уволил.

– Да ну? – мужчина рассмеялся, и от его смеха мне сделалось жутко. – Значит, совсем посторонняя девица? В таком случае ты не будешь возражать, если я познакомлю ее с Тором?

Нечто промелькнуло в глазах Филиппа, но исчезло быстрее, чем я успела найти обозначение этому. Он ответил сухо, почти лишенным эмоций голосом:

– Не впутывай посторонних в наши с тобой дела. Девочка ни в чем не виновата.

Слова незнакомца разорвали пространство визгливым криком:

– А Анжела была виновата?!

Я снова дернулась, но он и не думал меня выпускать, лишь стиснул сильнее. Запустил свободную руку в волосы, оттягивая голову назад, и, склонившись надо мной, обдал тяжелым дыханием. Меня затрясло, но сквозь затопившую панику удалось расслышать слова Филиппа.

– Отпусти ее. Я все подпишу.

Лицо было совсем близко. Желтоватая кожа, сетка морщин, лоснящийся от пота лоб и некрасивые, толстые губы, которые приблизились почти вплотную. Меня затошнило, когда он открыл рот, кидая в ответ:

– Ты и так все подпишешь.

Я, словно парализованная, не могла не пошевелиться, не выдавить ни звука, лишь смотрела, как разгорается в мутных, зеленоватых глазах душное отвращение ко всему миру. Задыхалась от его запаха и страха, навалившегося с невероятной мощью.

Внезапно распрямляясь, мужчина повернулся к Кирману.

– Я сегодня добр. Впрочем, как всегда, когда выигрываю. Так что ты можешь выбрать. Между мной и Тором.

Я не понимала ни слова и не могла набраться сил, чтобы посмотреть на своего любимого человека, как будто его взгляд мог стать последней каплей в бездне моего отчаяния.

– Ответ очевиден, правда?

Незнакомец оскалился, обнажая неровные, но белые зубы, и внезапно швырнул меня в сторону Филиппа.

– Подержи ее. И сделай так, чтобы я не услышал ни звука. Иначе передумаю.

Раньше мне никогда не снились кошмары, но первый из их бесчисленной вереницы стал явью в тот миг, когда руки, чьи касания всегда дарили мне лишь нежность, стянули запястья до нестерпимой боли. Уткнулась лицом в заваленный бумагами стол, а из носа полилось что-то вязкое, сливаясь на белоснежной бумаге в кривые багровые пятна. Перепутанные волосы попали в рот, не позволяя не только кричать, но даже вздохнуть, а попытка вырваться привела лишь к тому, что стискивающие меня пальцы сжались сильнее. В ушах затрещало, но понять, был ли это звук от разорвавшейся одежды или хруст в вывернутых руках, я бы не смогла. Мир вдруг стал равномерно черного цвета, и омерзительная сила взорвалась в теле мучительной болью, а время остановилось, когда браслет роскошных часов, которыми я так часто любовалась, впечатался в кожу на лице, и их неслышный ход глухими ударами впился в виски…

Я не уловила момент, когда оказалась свободной. Хотя, о какой свободе могла вестись речь? Что вообще означает это понятие? Какой в нем смысл? Сейчас?

Смотрела на клочья одежды, раскиданные по полу, на измятые, перепачканные документы, и не чувствовала ничего. Не слышала слов, произносимых незнакомцем, его рваного смеха, шелеста бумаг, которые он торопливо убирал в папку. И лишь когда перевела глаза на Филиппа, оставшись в кабинете с ним наедине, поняла, что передо мной распростерлась смерть. В его взгляде, в посеревшем лице, в кровавых трещинах на губах не осталось ничего живого. Бездна, из которой не было выхода. Мужчина не произнес ни звука, лишь смотрел, а в глазах сгустилась слепящая чернота. Она множилась, возрастая с каждой минутой, чтобы потом, в наступившем одиночестве обрушиться на меня неподъемной плитой непреходящей боли и отчаянья, заполоняющего все сильнее.

Не хотелось ни двигаться, ни даже дышать, но в какой-то миг, будто подхваченная необъяснимой силой, я выпрямилась, утыкаясь лбом в холодное стекло, и внезапно ощутила, как дрожат опирающиеся на подоконник руки. Что пыталась рассмотреть на стоянке, где осталось всего несколько машин, и по сравнению с утренним временем она казалась пустынной? Глаза вцепились в знакомую фигуру, продвигающуюся по площадке, словно в замедленной пленке. Я не видела его лица, но замечала какие-то глупые мелочи, не имеющие