А тогда, быть может, если план осуществится, если герцогиня сыграет отведенную ей роль, тогда сокрушение воина-поэта, протеже Дениа, станет самой сочной сплетней сезона и предметом таких шуток, какие даже император сумеет оценить. Между его августейшим величеством и Дениа, монаршим фаворитом, какая-то напряженность обязательно да должна возникнуть, подумал он, как бы ни увеличивался обхват маркиза и число его земель. Отточить тонкий обман, чтобы унизить Дениа… вот ближайшая цель. Он вообразил, как в сверкающем костюме топчет лицо постаревшего и унылого Дениа, этого когда-то улыбавшегося аристократа. А герцогиня будет состоять при нем. А император будет сиять милостивыми улыбками и приказывать, чтобы его стихи читались перед началом званых обедов. Так что все будет хорошо. Если он сохранит терпение и сделает вид, будто ничего не произошло.

Онгора открыл верхний ящик стола и прутом из жаровни смахнул туда письмо.

А не выйти ли ему из дома и не пройтись ли уверенно по площади? Тыкать в прохожих шпаги, как у него в привычке, и объявлять им стихотворную войну (тут уж он хорош и занимателен). Но, пожалуй, лучше всего будет помахивать новым стихотворением. И, значит, его надо написать. Итак…

Он повертел головой в поисках вдохновения. Вилла была снята с мебелью, которая ему очень не нравилась, и с выцветшими коврами, которые он ненавидел. Он позвонил, призывая пажа.

– Пойди принеси цветов, – сказал он насупленному отроку.

На исходе утра он, все еще в ночной рубашке и в халате, боролся с раздражением в носу от яростного благоухания лугового мятлика и веток жасмина, усеявших его стол. Но на листе бумаги не было ничего. Завтрак не помог. Возможно, придется переделать какое-нибудь из ранних стихотворений, чуть-чуть его замаскировать. Он должен выйти из дома уверенно. При шпаге и стихотворении. Онгора снова наклонился над листом.

Любовная страсть Буцефала, кобылы

Приготовляясь к своим поискам, Старый Рыцарь обнаружил, что против него ополчились демонические силы. И потому, пока они с влюбленной кобылой странствовали по путям-дорогам, он принимал меры, чтобы в глухие часы ночи демоны не похитили его доспехи, его верного боевого коня, а то и его самого. Они вместе выбирали место для ночлега, ужинали всем, что оказывалось съедобного под рукой, и, спев пару-другую полузабытых героических баллад, устраивались спать. Но не прежде, чем Старый Рыцарь надежно привязывал клячу к себе вместе с другими ценными предметами. Это создавало некоторые сложности, когда, например, Старому Рыцарю приходила нужда облегчиться или когда кобыла бросилась на дерево, которое, померещилось ей, готовилось напасть на них, и протащила Старого Рыцаря вместе с его утварью с десяток шагов, прежде чем поняла свою ошибку. А еще проблема, как оберечь их костер, поскольку, как они обнаружили, пламя не щадило веревку. Но Старый Рыцарь решил эту задачу: сначала намачивал веревку, а потом связывал все, включая и себя, кольцом вокруг костра.

– Таким образом, – сказал он кобыле, которая внимательно слушала все, что он имел сказать, – любой демон, который покусится украсть костер, вынужден будет столкнуться с нами, а тот, кто покусится украсть нас, будет озарен светом костра.

Как-то ночью, беспокойно поворочавшись несколько часов, он приподнялся, сел и сообщил кобыле, что отнюдь не уверен, насколько надежно они предусмотрели все возможности. Ведь демоны же принимают любые обличья любого размера, причем некоторыми выражают свое злокозненное отношение к людям с хитрейшей сноровкой. Он убежден, что демон способен украсть его внутреннюю сущность, бросив его, «точно марионетку, продолжать поиски уже непригодным для них и пустым внутри. Должен существовать способ проверять меня каждое утро, тот ли я, кто я на самом деле, а также и тебя, Буцефал, тот ли ты, кто ты на самом деле, и что твоя истинная сущность не была украдена и злокозненно подменена на сущность павиана».

И они согласились, что перед тем, как отойти ко сну, сначала потрясут друг друга за конечности – Старый Рыцарь возьмет переднюю ногу кобылы и убедится, что его рука держит мифического золотистого коня, а кобыла задрожит и нежно заржет в странном ликовании, которым ее преисполняло прикосновение Старого Рыцаря. Ту же проверку они будут проводить и поутру. И вот так каждое утро до этих пор они обнаруживали, что целы и внутри, и снаружи.

Новые встречи Педро с ними обоими, со Старым Рыцарем и клячей, не изменили к лучшему ни его мнение о них, ни его удачу.

Однажды Педро повстречал Старого Рыцаря, когда тот сидел на кобыле спиной вперед, с большим нагрудником, привязанным низом вверх к его торсу, и прижимал к глазу большой окуляр подзорной трубы.

– Что ты высматриваешь? – спросил Педро.

– Выслеживаю зло, – ответил Старый Рыцарь.

– Так оно же прямо перед тобой, – сказал Педро с ехидцей.

– Где? – спросил старый Рыцарь и снова приложил трубу к глазу не тем концом.

– Это же твой нос, – сказал Педро и перегнулся пополам от хохота.

Его веселость возрастала по мере того, как ему вспоминались беды и побои, обрушивавшиеся на него в обществе Старого Рыцаря. Оставаясь прилипшим к не тому концу подзорной трубы, Старый Рыцарь посмотрел на него сверху вниз с выражением, пожалуй, самым добрым из всех, какие Педро у него замечал.

– Ты подшутил надо мной, – сказал он мягко, – но моя привязанность к тебе остается прежней.

Это только подбавило Педро язвительности.

– Почему, – громогласно вопросил он, – ты упорно привязываешь свой лучший доспех к своему телу низом вверх? Или ты понятия не имеешь, где у тебя перед, где зад? Где верх, где низ? Скажи-ка, откуда на тебя льет дождь? С неба над тобой или с земли?

Старый Рыцарь ответил без колебаний:

– Даже курица знает, где верх, – иначе она помешала бы снесенному яйцу скатываться на дно гнезда.

– Новость, которая, уж конечно, сделает мою жизнь куда интереснее, – сказал Педро.

– Ты, совершенно очевидно, не обучался искусству ведения войны, – сказал Старый Рыцарь, – ибо хорошо известно, что нежданность выигрывает битвы. Ведь сражающийся человек суеверен, и случись что-то непривычное, он ударяется в бегство, стараясь спастись. Ну так вообрази, что почувствуют мои враги, когда я ринусь на них с львиным рыком, а они увидят себя отраженными вверх ногами в моих латах!

Педро почувствовал какую-то ошибку в этом ходе рассуждений. После паузы он сказал:

– Чистая нелепица, Старый Рыцарь! Ведь как зеркало ни поверни, отражение все равно будет головой вверх.

– Вот именно, – сказал Старый Рыцарь, – в каком еще подтверждении нуждается острота моего доказательства?

– По-моему, – сказал Педро, – доказывать остроту бывает больнее мясу, чем вертелу. Ну так объясни, что это доказывает, хотя мне страшновато спрашивать.

– Нет, ты вообрази их изумление, когда они поймут, – сказал Старый Рыцарь, – что я этого не знаю!