«Ты винишь себя?» – спросила она.

«Да, – сказал он категорически. – Если бы я не поверил их лжи, они сейчас были бы живы и служили императору. – Он яростно наклонился к ней. – Они прятались от меня, и это было легко. Я не видел обмана, потому что верил их лести».

Вот так же теперь и со мной, думала она, и разрыв между моим рассудком и чувствами могут излечить только такие обнаружения правды. Но почему правда задним числом? Ведь правда заранее предупредила бы множество ошибок. Она вздохнула. Достичь я способна лишь такой глубины. А пока необходимо обдумать то, что я поняла сейчас. А ее понимание Онгоры? Я не замечала его кипящей злобы, потому что он меня непрерывно восхваляет, а я стараюсь не допустить, чтобы его хвалы повлияли на меня. Мои принципы, мои устремления к благородству, мои надежды на культурную возвышенную жизнь, всем этим он умеет манипулировать.

Надо переодеться, ее ждут гости. И необходимо подыскать какой-нибудь подходящий комплимент стихам Онгоры, пусть ее уму и не удалось ничего в них нащупать. А он непременно ее спросит. Когда их будет произносить автор, возможно, они все-таки скажут что-то ее слуху. С другой стороны, причина устройства этого чтения теперь выглядела неоправданной. Никто не оценит его по достоинству, и слушать будут с завистью, а может быть, с едкой насмешливостью. Мысль о чтении обрела омерзительность. Никакого желания присутствовать при нем у нее не осталось.

Да, конечно, гостиная была полна, и Онгора уже принял отрепетированную позу перед дверями. Все они ждали только герцогиню. Кара проскользнула мимо Онгоры, стараясь сделать вид, будто очень занята, хотя все было в полной готовности. Но где же ее госпожа? Кара догадывалась: она заметила, в какое настроение вдруг пришла герцогиня. Она поднялась наверх и почтительно постучала в дверь своей госпожи. Ничего. В голове Кары пронесся вихрь мыслей, и она на свой страх и риск приняла решение, которое сулило достойный выход из положения, извиняло ее госпожу, а ей почти ничем не угрожало. Хотя, учитывая постоянные смены настроения ее госпожи, могло последовать что угодно. Ее выгонят или приласкают. Если она заслужит благодарность, памфлет, возможно, будет ей прощен. Хотя она по-прежнему не понимала, почему чреда забавных приключений так возмутила ее госпожу. Кара покачала головой и ушла в свою комнату. Переодеться.

Вот так несколько минут спустя Кара появилась у парадного входа в гостиную, быстро перешепнулась с дворецким, после чего двери отворились, и она предстала перед смолкнувшим собранием. Хотя ее лицо скрывала модная вуаль, Кара понимала, насколько всем с первого взгляда ясно, что она никакая не герцогиня, и все же она, приближаясь к фамильному креслу своей госпожи, испытала приятное удовлетворение: гости продолжают соблюдать тишину, а ее походка остается ровной. Опустившись в кресло (после легкого колебания, чуть было не вынудившего ее сесть в кресло поскромнее, сбоку), она постучала веером по подлокотнику. Когда двери гостиной закрылись, она неторопливо разгладила складки платья. В комнате царила высшая тишина. Кара знала, что ее голос негромок и не способен воспроизвести сдержанные, но колокольно звенящие интонации герцогини. Однако, используя свой голосок в полной мере, она сказала:

– Члены Академии, достоуважаемые гости и верные друзья, к ее величайшему сожалению, герцогиня не сможет присоединиться к нам сегодня днем. – Она помолчала, собрание выжидало. – Как вам всем известно, император избрал Вальядолид своим новым домом и вот сейчас прислал герцогине особое послание, прося ее о незамедлительном ответе. – По гостиной прокатился ропот изумленного интереса. – Он прослышал про деятельность Академии и просит ее представить ему список состоящих в ней творцов. – Кара сочла эту ложь достаточной и была вознаграждена шепотом предвкушений, прошелестевшим среди гостей. – Исполнив этот неотложный долг, герцогиня еще может успеть сюда. А теперь послушаем одного из новейших членов Академии Луиса Онгору.

Она села, и гости с радостным облегчением, что тайна гармонично перелилась в волнующее известие об интересе императора, тоже сели поудобнее. Каре оставалось только уповать, что герцогиня, если ее настроение переменится, заметит торопливо нацарапанную записку, которую она оставила перед ее дверью.

Онгора слышал все это, стоя с пажом сбоку от входа в гостиную, и у него еле хватало силы терпеть жгучий румянец своего неловкого положения. Он проклинал герцогиню. Или она бросила его на произвол судьбы? Скучный доклад о членах Академии? Имперская канцелярщина, отрыжка времен отца императора, который вел списки всего и вся. Что она затеяла? Составить этот список мог бы любой дурак. Что произошло?

Двери отворились. Он дернул пажа за плечо и пинком поставил перед собой. Пажу предстояло ввести его в гостиную хвастливым намеком на античную легенду о пластичном отроке, поводыре слепого певца гомеровских поэм. Мальчик размеренным шагом двинулся вперед, ведя его за собой. Онгора улыбнулся лицам своих слушателей, больно впиваясь пальцами в плечо мальчика.

Несколько раньше Старый Рыцарь проследовал берегом медлительной речки и оказался в поместье герцогини. Он проплутал по паркам с дичью, а затем, увидев дом, привязал Буцефала у моста через речку и приготовился к тому, что, он не сомневался, должно было обернуться новым приключением. Сады произвели на него сильное впечатление перспективами тщательно распланированных лужаек и античными мраморами. Он обнаружил грот из юных древес, скамью любви под шлемом Диониса. Затем нашел потаенные ступени, ведущие к бассейну, выложенному этрусской плиткой. Укрытое затененной прохладой солнце просачивалось сквозь зеленое сплетение глициний. Оттуда ему вновь открылся вид на дом, и, взирая на великолепное здание, он дивился красоте садов и раздумывал, какого рода волшебство создало это место. Чтобы служить коварной приманкой или же восхищать? Он покачал головой. Нет, создавший все это гений красоты дурных намерений не питал. Он подошел к дому поближе. Большие окна, выходившие на лужайку, были открыты, и только теперь он увидел, что в доме находится много людей. Безмятежность сада почти убедила его, что место это необитаемо. Необходимо было посмотреть, что делают те, кто обитает в этом необычайном приюте.

В десятке шагов от дома Старый Рыцарь услышал голос, по-особому повышавшийся и понижавшийся. Он остановился и прислушался. Что-то в этом голосе пробуждало тревогу. Он звучал наподобие зловещего песнопения. Еще через несколько шагов Старый Рыцарь смог настороженно заглянуть в комнату. То, что он там увидел, начало изменять его пока еще восхищенное впечатление от всего вокруг. Ряды и ряды представителей рода человеческого сидели, обратив лица в одном направлении, будто пригвожденные к своим креслам, и лица эти выражали почти абсолютную пустоту. Узники, как ему показалось, не делали ничего. Не разговаривали, не ели, не смотрели спектакль. Опасное песнопение исходило от одного-единственного, и казалось, будто узники цепями прикованы к этим звукам. Старый Рыцарь обратил особое внимание на загадочного тюремщика злополучных пленников, и впечатление у него сложилось поистине самое неблагоприятное.

Онгора завил волосы локонами и был облачен в бирюзовый колет радужного тщеславия. Он был напудрен и надушен, держал в пальцах белую тросточку слоновой кости – чтобы иногда отмечать ритмы стихов, а иногда подпирать притворную измученность бурностью своей музы – и ронял на пол листы прочитанного стихотворения. Глаза у него были закрыты, но иногда скашивались на лист в руке.