Сегодня даже злая ревность не могла заглушить рвущуюся наружу любовь.

Стрела вылетела неожиданно, просвистела перед самым носом и воткнулась в осиновый ствол. Любим рухнул на сырой мох, выдохнул, осторожно приподнял голову, вглядываясь в гребень небольшого, поросшего молодыми сосенками холма. За пышными лапами почудилось легкое движение. «У-х-х-х», — еще одна стрела пролетела у правого виска, ее смертоносное движение почувствовала кожа. Любим крутнулся, прячась за дерево. «Сколько лучников? Один или два?» Рука осторожно нащупала угловатый сучек. Делая незаметное движение, воевода отбросил палку в сторону, из-за лапника на звук вылетела третья стрела, воткнувшись в землю в трех шагах от Любима. «Оперенье не охотничье, стрела ратная. Стреляют из одного места, лучник или двое, но по очереди… Скорее один, вдвоем так близко не станешь, мешались бы друг дружке. Успела ли уйти Марья?!» В горле застрял противный комок. Из оружия у Любима на поясе висел только меч, но, чтобы им воспользоваться, надо подобраться к умелому стрелку, а судя по выстрелам это очень опытный лучник. И место для засады выбрал, что надо, попробуй скрытно подлезть к нему на гребень. Можно было бы, сделав бросок вон к той березе, метнуть нож, сосенки не такие плотные, тело врага с того края будет лучше проглядывать. Но отцовский подарок отдан Верше, метать нечего.

Любим лихорадочно искал выход. «Крикнуть своим? А если рядом еще один».

— Эй, воевода, чего улегся? — по натоптанной тропинке от родника, широко размахивая руками, шел Якун.

— Ложись!!! — заорал Любим.

Сотник непонимающе крутнул головой.

— Ложись!

Якушка дернулся, хватаясь за плечо, и завалился на бок.

— Живой! — окликнул Любим.

«Лучник один», — мгновенно пронеслось в голове.

— Живой, в плечо угодили… — далее полетело отборное ругательство. — Где твои дозорные?! — и опять выворачиваемые болью срамные слова.

— Потерпи, вон спешат! — соврал Любим, поворачивая голову в сторону якобы бегущей подмоги, и похолодел: к нему, огибая деревья, бежала Марьяшка!

— Ложись!!! Падай на землю!!! — срывая голос, заорал Любим. — Да падай же ты!

Марья летела, беспокойно оглядываясь назад, словно за ней гнались, еще немного и она выйдет в круг обстрела невидимого лучника.

— Падай!!! Падай!

Любим приготовился сделать рывок, чтобы грудью закрыть девушку, но Марья, споткнувшись о корягу, наконец-то, полетела носом вниз.

— Не вставай, — гаркнул на нее Любим.

— Там человек чужой, за мной погнался, — виновато пискнула она.

— Один?

— Наверное.

— Лежи, не двигайся, здесь лучник.

— Тебя не поранили? — охнула Марьяшка.

— Нет. Молчи.

Она послушно опустила голову.

— Эй, муж почтенный, чего тебе нужно?! — громко крикнул Любим вроде как вражескому лучнику, а на самом деле, чтобы услышали свои.

Никто не ответил. «Что дальше?!» Любим опять беспокойно оглянулся на Марью, рядом с ней прикрепленный на тонкой веревке к поясу лежал небольшой нож дедушки Куна.

— Осторожно кинь мне нож, — шепнул Любим.

Марья сразу все поняла и, легким движением отстегнув нож, швырнула его к ноге воеводы. Любим подтянул лезвие к себе. «Легче моего. Тяжело метать, не примерившись». Быстро стянув свиту, Любим скомкал ее в тугой сверток и резко кинул в сторону. Ожидаемо в том же направлении полетела стрела. Не дожидаясь, пока стрелок успеет приладить новую, Военежич рванул к присмотренной березе. «Да, отсюда видно лучше». Сквозь лапник отчетливо выступала кольчуга. Любим напряг зрение — шлема нет. Русая макушка врага беспокойно вертелась по сторонам. «Потерял меня! Вот и ладно. Броню домашним ножом можно и не пробить, целиться надо в голову. Вот только подойти нужно ближе, как можно ближе, но как?!» Между деревьев мелькнуло что-то белое, лучник отпустил тетиву. Не успев подумать о худшем, Любим бросился к лапнику. Враг обернулся на звук, стремительно извлекая из тула новую стрелу, но приладить ее уже не успел. Роняя лук, стрелок рухнул лицом вниз. Нож так и остался в руке удивленного Любима. Над трупом, широко улыбаясь стоял Щуча.

— Запоздал малость, прости, — десятник пучком травы стер кровь с лезвия легкого меча.

— Марья! — заорал Любим, кровь бешено стучала в висках.

— Здесь я, — отозвалась девушка.

— Не ранена? — задохнулся он от волнения.

— Нет, это я рушником махнула, ну, чтобы тебе помочь. А тебя не поранили? Можно, я подбегу?

— Подбегай, — дал добро Любим. — Запоздал малость, как всегда! — накинулся он теперь на десятника. — Дозорные где?! Второй еще где-то бродит!

— Второй уже не бродит, и дозорные здесь. Они поутру прочес делали, до ручья дошли, а там ты с Марьей Тимофевной милуешься, ну они и поворотили, — Щуча ехидно прищурил левый глаз, — а как шум поднялся, так вот они мы. Да я гляжу, воевода, вы с посадниковой и сами бы справились.

— Ничего мы не миловались! — из-за плеча вынырнула Марья. — Почудилось им, — сурово сдвинула она соболиные бровки.

— Ну, может и почудилось, — легко согласился Щуча, переворачивая труп. — Не признаешь, Марья Тимофевна?

— Признаю, — сразу откликнулась девушка, испуганно косясь на мертвого лучника, — Завид, детский[55] Горяев.

— Вот так-так! По следу идут, для половцев гонят, чтобы не разминулись.

— Как для половцев?! — обомлела Марья.

— Уйдем мы, на тот берег уйдем, — Любим незаметно показал Щуче кулак, мол, чего лишнее болтаешь.

— Чего там у мертвяка стоять, меня кто-нибудь перевязывать будет?! — подал голос Якун.

— Якушку поранили, — проворчал Любим, — идем уже!

А дальше набежали воины, пошатывающегося Якуна увели «соколики», трупы потащили в стан. Второго нападавшего, огромного детину с всклокоченной бородой, Марья не признала, но памятливый Богша уверял, что видел этого дядьку в Липице.

— Все может быть, — задумчиво проронил Любим. — Зачем они дали себя заметить, зачем стрелять начали? Следили бы, да и ладно, так нет же, полезли!

Слишком много вопросов в этом походе, а где ответы искать — Бог весть.

— Как «зачем»? В тебя, воевода, метили, — предположил Могута, — Горяй этот тебе мстит, что побил ты его тогда в хоромах посадника. Уж больно обидно ты при Марье Тимофеве его приложил.

— Настолько захотел отомстить, что себя выдал?

— А я так думаю, — вклинился Щуча, — Марью Тимофевну они выкрасть хотели. Полон половцам пообещали, чтобы боярам, Горяя не поддержавшим, напакостить, а вот посадникову раньше увести, а то вдруг потом поганые девку красную отдать не захотят.