«Выходит, если бы я за Марьей к ручью не побежал, ее бы выкрали?»

— Да не выкрали бы ее, — считал все с лица воеводы Щуча, — мы ж рядом были.

— Брод нужен, где доброхоты твои? — тяжело вздохнул Любим.

— Ищут, Любим Военежич, ищут.

Трупы оставили посреди стоянки на видном месте, чтобы идущий следом «пригляд» сразу приметил своих.

Отряд уходил слаженно и спешно. Воевода приказал заворачивать ближе к Дону. И хотя до верховьев, где предположительно ожидалась засада, было еще далече, теперь вои были особенно собраны и внимательны. Если Горяй утренним нападением добивался посеять в рядах владимирцев напряжение, ему это удалось. Противное чувство, что где-то там, в черной чаще, за тобой крадется невидимый враг, вызывало раздражение.

— А может онузских пугнуть, им засаду устроить? — предложил Яков. — Заляжем за бугорком и пощекочем, чтоб не больно-то на пятки наступали.

— Одни брод ушли искать, другие в засаде засядут, — погруженный в себя, проговорил Любим, — нельзя силы распылять. Дозоры усильте, этого и довольно.

«Зачем он дал себя заметить? Действительно Марью хотел выкрасть? Но коней при нападавших не было, Щуча все проверил, пешком всю ночь шли, чтобы нас догнать. Схватили бы они девку, а как ее лесом тащить? Не понятно, не сходится… Меня послал убить? Ну это больше на правду похоже, да все равно что-то не то. Ему непременно надо было доказать, что он идет за нами, но зачем?» Голова пухла от навязчивых мыслей.

— Любим Военежич, а где ж свитка твоя? — заохал позади старик Кун. — Ты ж в рубахе едешь?

Только сейчас Любим заметил, что в утренней суете так и не вспомнил о закинутой в лесу свите. Все одно к одному. Ну не возвращаться же!

— Воевода, на вот, тебе тут дырочку заштопали, — вроде как тихо, на весь обоз шепнул Могута

В руки Любиму легла его свитка, только вычищенная, с отстиранными рукавами и совсем невидимым швом на месте, где ткань прошила стрела.

— Сам что ли штопал? — усмехнулся Военежич, натягивая «обнову».

— Да что ты! — раскатисто рассмеялся десятник. — Марья Тимофевна расстаралась.

Любим удивленно повернул голову в сторону возов. Марьяшка, очевидно, внимательно следившая за передачей подарочка, тут же оборотилась к близняшкам, что-то оживленно рассказывая, потом не выдержала и опять скосила глаза. Любим слегка поклонился, подмигивая рукодельнице. Марья фыркнула, вздергивая носик. Сразу стало как-то светло и весело, и даже разгулявшийся в кронах ветер уж не так тревожно шумел над головой.

«Не бойся, курочка моя, я тебя защитить сумею».

Брод нашелся лишь на третий день. Запыхавшиеся и счастливые разведчики принесли долгожданную весть: пока в Дон вливаются мощные потоки полноводной Сосны, перейти на тот берег нет никакой возможности, а вот выше от места впадения притока Дон сильно истончается, и там, в намытых пластах речного песка, можно перетащить даже телеги.

Переправа ожидаемо затянулась, лошади недовольно фыркали, не желая лезть в реку с довольно быстрым течением, мокрые колеса жалобно скрипели, застревая в песчаной косе. Скинув тяжелые доспехи и оружие, вои уперлись в борта, чтобы протолкнуть неповоротливые телеги. Пот обильно тек под рубахи. Рядом по колено в воде, приподнимая вымокшие подолы и бережно зажимая под мышками сапожки, брели присмиревшие девицы. Взгляд Любима невольно выхватывал Марьяшку. Хотелось подъехать, перегнуться в седле, подхватить красавицу и усадить перед собой на Ястребка, а потом уткнуться носом в золотистую копну волос и незаметно целовать в макушку, и придерживать за тонкую талию, и… Но он так и не решился.

Все время после лесного нападения Марья крутилась где-то рядом, Любим спиной чувствовал внимательный взгляд, но стоило ему попытаться приблизиться, сделать шаг в ее сторону, как девушка пугливо отбегала в гущу подруг. Эта игра и раззадоривала, и немного огорчала ухажера. «Ладно, пусть побегает, коли охота, все равно никуда от меня не денется».

Обоз растянулся. Первые телеги уже сохли на правом берегу, а последние только вкатывались в донскую водицу.

И тут дозорные, расставленные десятниками на гребне речного обрыва, подали знак тревоги. Любим, спешившись, на перегонки с Могутой взлетел наверх. По равнине навстречу переправляющимся летела степная конница! Половцы здесь, не на левом, а на правом берегу! Горяй (а может и сам Ярополк) переиграл Любима. Вот она — донская ловушка! Развернуть телеги и уйти назад владимирцы уже не успевали.

— К бою!!! Исполчиться! — заорал воевода.

— Сюда лезть? — поспешно спросил Могута.

— Нет. Бой на берегу дадим, пусть сами вниз лезут. Здесь круто, с лошадьми не так просто спуститься, — Любим повернулся к своим: — Кто в броне — вдоль берега цепью, кто не одет — немедля облачаться! Девкам и отрокам назад за реку бежать! Живее!

— Дайте нам мечи, мы тоже биться хотим, — зашумели вороножские юнцы.

— Кинь им оружие, — крикнул Любим Якову, — и пусть за реку бегут, девок охранять.

Все пришло в движение. Сейчас от точного выполнения приказа зависела жизнь.

— Щиты! Щиты наготове!!! — со степняками Любиму встречаться приходилось, он знал, первыми на голову полетят стрелы.

Сам воевода, вскочив на коня, пронесся по мелководью вдоль дружины. «Попался, что малое дитя!» — досадовал он на себя.

Опустевшие телеги так и остались стоять посередине реки, одну из них перевернуло, другую подняло и понесло по течению. Но сейчас не до них. Любим видел, как девки в рассыпную добежали до того берега и поспешили схорониться в камышах. Где-то там, среди речной зелени, мелькнула и золотая коса Марьяши. «Если сгинем, их найдут очень легко, переловят, точно цыплят. Значит нельзя погибать», — стиснул он зубы.

Любим едва успел расставить вдоль переправленных телег «соколиков», прикрывать раненого Якуна, как на гребне показались нападавшие. В воздухе скрестились стрелы, не причинив особого урона ни тем, ни другим. Половцы медлили спускаться, для владимирцев это было на руку, остатки дружины успели натянуть кольчуги и занять вторую линию обороны. Расстреляв запас стрел и подбадривая себя гиканьем, враги все же боковыми более пологими сходами устремились вниз. Любим знал, что полезут именно там, поэтому самых проверенных воинов выставил по краям. Воздух потряс звон скрещенного оружия.

Воевода успевал везде, пьянея от битвы, наскакивал, налетал, рубил, отдавал приказы, заменял слабеющих свежими силами, а самое главное выманивал неприятеля к воде. Задумка была проста: вымотать кипчаков[56] на мелководье, где более мощные русские кони имели преимущество перед легкими степными лошадками, а потом прижать подуставшего неприятеля к отвесному обрыву. Но половцы действовали осторожно: вылетали большим табуном, пытаясь с ходу пробить русскую цепь, и тут же отступали, уходя назад на гребень. Они тоже заманивали владимирскую дружину, но только наверх, к равнине. «Ждут, что погонимся. Засаду нам там приготовили. А вот и не угадали, нам наверх не надобно».