Вечер в обычной суете сменился ночью, усталость за несколько дней пути довольно быстро придавила к земле. А силы нужны, ведь по расчетам Щучи засаду следует ждать где-то здесь, за Липицей Вороножской. И может этот неласковый воевода уж знает о заготовленной ловушке. Может от него уж бежит, ломая в темноте кусты орешника и крушины, гонец в стан Горяя.

— Ты девок завтра поучи, как под щитами прятаться, — подкладывая под голову седло, шепнул Любим Щуче, — и за отроками плененными глядите в оба, чтоб эти сопливые со спины не ударили.

— Чем им ударять-то? — зевнул десятник. — Оружия при них нет.

— Все равно глядите.

Перекрестив рот от настигшей и его зевоты, Любим закрыл глаза. Где-то там в тереме раскрасневшаяся и разомлевшая от бани Марьяшка взбивает небольшую походную подушечку, чтобы тоже отойти ко сну. «Опять она в голову лезет. Тут про засаду надо думать — что да как, а я…»

Додумать владимирский воевода не успел, его легонечко дернули за плечо. Разомкнув очи, Любим в сгустившейся темноте рассмотрел одуванчиковую голову склонившегося над ним Мирошки.

— Чего тебе? — проворчал Военежич.

— Из Онузы весточку гонец принес, за городней ждет, сюда идти не хочет.

«Что за весточка? От посадника или от бояр? Уж не хотят ли Ярополка отдать?» — куча вопросов сразу завертелось в голове. Любим натянул сапоги, растолкал Щучу, и они вместе отправились за ворота в ночной мрак сонного леса.

На дне оврага в окружении владимирских дозорных у костерка, протягивая руки к огню, сидел парнишка. Любим без труда признал Вершу. Чуть поодаль, черным пятном выделялась лошадь. «Значит от посадника», — немного разочаровался Любим, а он-то уж размечтался связанного Ярополка увидеть. При приближении воеводы и десятника вои поспешно вскочили, Верша тоже встал, но неторопливо, с преувеличенным достоинством. Для незаконного отпрыска, очевидно, важно было держать внешнюю солидность.

— Здрав будь, почтенный муж Леонтий, — насмешливо окликнул парнишку Любим.

Верша, не смущаясь, так же степенно поклонился.

— С чем пожаловал?

— При всех сказывать не стану, велено только тебе передать, — паренек опасливо покосился на дозорных.

— Ну, пошли — потолкуем, — указал Любим в сторону уходящего вниз десного края оврага.

Под ногами хрустели сухие ветки, пахло прелой листвой и мокрой корой, словно здесь, на дне, еще царил дедушка март, схоронившийся от вломившегося в Вороножские леса знойного лета.

— Ну давай, сказывай, — поторопил отрока Любим.

— Половцев на вас натравили, им весточку Горяй сразу после разлива отослал, — мальчишка замолчал, ожидая реакции воеводы.

— По следу побегут или где ждать должны? — вот такого оборота Любим не ожидал.

— Через Червленный яр они своими тропами пойдут, там, где Ворона и Савола текут. Вас где-то в верховьях Вороножа станут перехватывать. Человек Горяев Тимофею Нилычу передал, что поганым богатую добычу посулили.

«Тяжко будет, если сначала от половцев, а затем от рязанцев отбиваться придется». Вести Любима не радовали.

— Что ж ваш бестолковый Горяй не понимает, что половцы отбитый полон могут и не возвратить? С бояр за детей не Ярополка потребуют, а злато с серебром да мягкую рухлядь[54]. Я уж молчу, что в сечи и зашибить полонян могут.

— То Тимофей Нилыч понимает, оттого меня и послал предупредить, а так бы я никогда… — парень замолчал.

— Никогда нам, ворогам, помогать не стал бы, — добавил за него Любим.

— То так, — зло проронил Верша.

— Молод ты еще и не понимаешь — я зла вашему краю не желаю. Меньшим злом большее остановить хочу, — зачем Любим кинулся оправдываться перед мальчишкой, он и сам не мог понять; отчего-то ему очень хотелось, чтобы сын Добронега не видел в нем врага. — Дед твой это понял, и отец бы понял.

Верша удивленно поднял голову, ему и неловко и радостно было от того, что владимирский воевода знает о его происхождении.

— Дед тебе помогает, а ты нам Марью воротить не хочешь, — вырвалось у паренька. — А она хорошая, добрая, никогда никому зла не делала, — голос у Верши предательски дрогнул.

— Марье, пока отец твой не воротится, лучше при мне побыть, — как можно спокойней возразил Любим. — Пока она в Онузе, Горяй твоего деда за бороду держит, нешто не понятно?

— Дед сказывает, ты на нее глаз положил да больше нам не воротишь, — с обидой произнес парнишка.

«Сговорились все меня женить что ли? Больно-то мне нужна их курица?! — задохнулся от возмущения Любим. — Или нужна? Или крепко нужна». Он раздраженно поджал губы.

— Про то я с сопливым отроком речи вести не стану.

— В бастрюках плохо ходить, всяк тебя пнуть может, что пса подзаборного, — выдал сокровенную обиду Верша, — даже с дедом при всех за один стол не сесть. Ты это, воевода, помни, — из темноты на Любима дерзко сверкнули большие детские глаза.

— По чести все будет, — заверил Любим.

Никогда еще он не сожалел, что Бог не послал ему детей, он даже радовался, когда все стряслось в его непутевой жизни, что не бегают по дому чада и всего срама не видят. А вот теперь впервые Любим завидовал Добронегу, впервые ему было жаль, что нет у него такого вот смелого, ершистого сына, грудью готового защищать семью.

— Останешься при нас, сам за Марьей приглядывать станешь, — предложил он парнишке.

— Нет, мне при посаднике надо быть. Кто их, стариков, защитит, — важно заявил Верша, опять напуская на себя недетскую солидность. — Горяй с дружками пропал. Дед слух пустил, что сам вам дочь отдал, чтобы со всеми страдать, ее же при облаве не было. Зауважали посадника, часть дружины Горяевой к нам после этого переметнулась, бояре Горяя схватить хотели и силой выпытать, где князь беглый, чтобы вам выдать, кинулись к нему на двор, а его и след простыл. Может опять чего против деда замышляет. Лошадь отдохнет, я назад уеду.

«Хитер посадник, недооценил я его, да и Горяй, видать, тоже. Недаром Тимофей столько лет во главе града сидел».

— Не боязно одному лесом красться? — Любим поднял голову к черным кронам дубравы.

— Привычный, — отмахнулся Верша.

— Подарок от меня возьмешь али побрезгуешь? — спросил Любим, испытывающе вглядываясь в лицо отрока.

— Возьму, — после небольшого раздумья ответил Верша.

Любим снял с кушака охотничий нож и протянул мальчишке. Когда-то эта вещица очень приглянулась Добронегу, тот, изрядно подпив на пиру, долго выпрашивал у Военежича безделицу. Но дорогой восточной работы нож достался Любиму от отца, и он упрямо отказывался. Теперь для Верши ему было не жаль подарка, кто знает — сделает ли ему такой же родной отец.