Небрежение родителей поэтому он [Квинтилиан] отмечает главным образом в том, что те отдают своих детей еще в нежном возрасте на воспитание не наиболее почтенной замужней женщине, но ничтожной бабенке, и к тому же крайне бесчестной и низкой, лишь бы только за низкую плату она научила их своему ремеслу. Таким образом, мальчик вместе с молоком кормилицы впитывает порочность, уныние, малодушие и невежество. Ведь если характер людей в установившемся возрасте часто зависит от свойства пищи (именно: от одной пищи люди становятся веселыми, от другой – немного грустными), то что же следует думать о младенцах, весьма нежные и мягкие члены которых легко могут пострадать от негодной пищи, как от какого-нибудь яда. Последним соображением не следует пренебрегать, так как, кроме научного обоснования, это же самое положение находит подтверждение в ежедневном опыте. Отчего, скажи, пожалуйста, происходит, что дети, по-видимому, очень часто получают больше свойств характера от природы кормилиц, чем родителей? В результате беспечное воспитание в дальнейшем довершает порчу характера плохо воспитанных в начале детей, так как глупые родители совершенно не обращают внимания на то, каким людям они вверяют уход за своими детьми. Таким образом, бывает, что ребенок, перенимая привычки негодных рабов, вместе с тем заимствует и черты их характера; он приучается говорить и помышлять только о предметах ничтожных, смехотворных, недостойных, зазорных и нечестивых.

Все, что он считает полезным или для общества, или что идет на благо или во славу веры, над всем этим самым пошлым и невежественным способом (как это именно он привык видеть у своих недостойных товарищей) он начинает с презрением издеваться. Как, скажи, пожалуйста, такой человек может быть пригоден для занятий красноречием? Приступающий к таким занятиям должен быть исполнен благородства и мужества, ему подобает жаждать подвигов, стремиться к славе, быть поклонником доблестей, почитателем знаменитых мужей, радетелем о благе государственном и (особенно!) хранителем веры и богопочтения. Но ведь обязанность красноречия и состоит преимущественно в выполнении этих благих дел, и самым полезным для этого является усиленное в них упражнение. Каким же образом человек негодный или воспитанный в низких и отвратительных помыслах захочет или сможет предаваться таким упражнениям? В результате многие люди, отличающиеся немалым умом, приступая к истолкованию в речи весьма важных дел, думают, что говорят наудачу, но, однако, ничего дельного сказать не могут: ведь они в своем безрассудстве не в состоянии себе представить ничего такого и делают не более удачные к этому попытки, чем та черепаха в басне, которая хотела научиться летать[58].

Итак, красноречивый человек должен прежде всего привыкнуть чтить святыню, дисциплинировать себя, выполнять гражданские обязанности. Без этого самовоспитания и постоянных тренировок, каким бы ты ни был одаренным, сколь бы живым ни было твое воображение, ты оратором не станешь. Феофан говорит, что высшая способность, то есть наибольшая профессиональная пригодность к ораторскому делу, – это не воображение, а сообразительность, умение расположить материал по полочкам, сделать идеальное хозяйство из своих знаний и своей речи, а также изобретательность, находчивость, умение найти быстро все те аргументы, которые воздействуют на слушателей неотразимо. Нахождение (inventio) материала, первый этап работы оратора, для Феофана тождествен находчивости:

Высшая способность – это та, которая обладает быстрой сообразительностью для изобретения риторического материала (таков был, по словам Плутарха, Алкивиад), даже тончайшим вкусом его расположения (таким достоинством Цицерон наделяет Гортензия и Марка Антония), неким изобилием и богатством слов для изложения, чтобы оратор свой остроумно подобранный и умно расположенный материал не излагал вяло и бледно. Далее, весьма замечательным даром природы является обширная и твердая память. Обширность памяти зависит от того, что она одновременно схватывает и сохраняет весьма много предметов; твердость же – от того, что те же предметы она долго удерживает, не позволяя легко какому-либо из них выпадать. Этот дар выпадает на долю нередко даже без той блестящей быстроты соображения, что мы называем природным дарованием, и тогда память вовсе не способствует красноречию; поэтому если она не сопутствует блестящему дарованию, то нельзя решить вопрос о ее пользе. Затем телесными дарами природы являются: голос звучный, приятный, чистый, способный к модуляции, речь беглая и плавная, тело могучее и само лицо, способное легко меняться для выражения всех чувств: оно бывает веселым и сияет удовольствием в моменты радости, а в горестных случаях способно сильно скорбеть, в дружеском утешении оно кротко и ласково, когда же загорается гневом – страшно, а когда враждебно, грозит, словно мечет молнии.

Существуют также следующие достойные внимания признаки истинного дарования: страх, скромность и жажда славы. Ведь страх заставляет человека быть внимательным, чтобы не спешить с тем, что сказать и о чем умолчать; далее он внушает не считать глупой заносчивостью, что все знаешь и можешь сделать; наконец, он советует не избегать труда и, не веря в свои силы, работать как можно больше. Скромность оказывает такое же действие. Далее, подобно тому, как самомнение особенно делает ораторов глупыми, так скромность старается, чтобы мы не наболтали какого-нибудь вздора не к месту, не ко времени или недостойного нас самих. Жажда славы, конечно, придает сильнейший стимул оратору и делает незаметными любые его усилия[59].

Итак, если человек боится ошибиться, он тщательно полирует все свои аргументы; если он скромен, то не устает трудиться и репетировать речь; наконец, если он славолюбив, то чувствует себя при выступлении лидером, полководцем, государственным мужем, а не ремесленником, и поэтому его усилия не видны, видны только честь и слава.

Таким образом, Феофан Прокопович отрицает ложное подражание, подражание отдельным образцам не лучшего вкуса, но признает истинное подражание – умение не просто вжиться в образ полководца и вождя, но чувствовать себя таковым, проникнуться полностью своей будущей славой. Вот это подражание и есть гражданское подражание, подражание в действии, а не на словах. Только став государственным деятелем, оратор и сделается подлинным оратором.

12

Поэт-оратор громоподобной ясности

Михаил Ломоносов

Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) – образец универсального ученого XVIII века. Примером такого ученого был в Германии Лейбниц; преемником Лейбница был учитель Ломоносова Христиан Вольф. Универсальный ученый – это тот, кто имеет перед глазами ясную перспективу прогресса страны и поэтому занимается множеством наук, от физики и химии до красноречия и поэзии, чтобы содействовать этому прогрессу. Такой ученый не может читать книги пассивно, просто усваивая отдельные мысли и рецепты. Чтение книг всегда пробуждает его, заставляет сцеплять множество идей, сразу же изобретать что-то совершенствующее промышленность и