Люн Си невероятно горда. Она родит сына как раз к Возрождению, а значит, именно он станет новым императором. А она — матерью императора.

И ничего, что Ци Вей — ее отец. Она станет матерью своего отца. У нормального человека голова кругом, а хмирцам — нормально. И Люн Си обещает Дайму, что когда станет императрицей-матерью, позволит ему остаться при ней Отцом Неба. Это очень, очень почетно! Он сможет носить алый шелк и на праздниках сидеть по левую руку Ци Вея!

Место по левую Дайма как-то не тронуло, а вот алый шелк…

Сердце странно кольнуло. Так печально и сладко, словно его обнял кто-то невероятно близкий и необходимый…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Больше об алом шелке Люн Си не говорила. Она очень чувствительна к эмоциям. В империи она бы легко получила вторую категорию, как шера-менталистка. Здесь же… Какие категории? Смешно! Она — дочь Ци Вея, ее кровь — огонь, чистое волшебство!.. Правда, оно угасает. Она очень слаба, и ее братья и сестры тоже. Даже пламя перворожденного Дракона не способно согреть всю Хмирну, и жители Подкрылья давно уже учатся обходиться без магии. Вместо магии они кое-где уже используют атмосферную энергию. Как при грозе, ты же видел молнии, Дай Ми?..

Видел. Однажды он даже поймал молнию. Он помнит — была гроза, огромная, сильная гроза, с неба лилась божественная сила, вкусная, сладкая, пахнущая юной девушкой, почти девочкой… Он держал ее в руках. Девочку. Или молнию. И где-то на его сердце остался шрам, который ноет и тянет, и так хочется снова ощутить этот запах — грозы, мокрых листьев, смятых цветов апельсина и почему-то крови.

О грозе, молниях и научных открытиях Люн Си тоже больше не говорила. А еще перестала носить сиреневые ки, потому что они тоже что-то напоминали Дайму. Что-то, отчего он становился тих, задумчив и подолгу сидел у пруда, кидая карпам рисовые шарики и глядя на белоснежные, с розовыми краешками, цветы лотоса.

Огненного лотоса, загорающегося на закате и сияющего всю ночь таинственным, манящим, чарующим светом покоя и забвения.

— Ты снова задумчив, Дай Ми, — нежный голосок Люн Си касается его слуха, как лепесток лотоса. — Может быть мне лучше спеть для тебя?

— Потом, моя ласточка, — кивает Дайм. — Ты же принесла газету. Почитай. Мне нравится твой голос.

Люн Си розовеет и улыбается, опустив глаза. Она невероятно милая, хрупкая и красивая. Как фарфоровая статуэтка. А ее волосы, гладкие и черные, убранные в высокую прическу, ему вечно хочется растрепать. Чтобы они взлетели вокруг нее черными змеями, завились непослушными кольцами, чтобы по ним бегали синие и лиловые искры — лиловые, как ее глаза… Или не ее? Это неправильно, что у нее черные глаза. Они должны быть лиловыми, как аметист. Или черно-алыми, как тлеющие угли.

Она слышит его сомнения — и улыбается. Немного грустно, но очень светло.

— Хорошо, — говорит она, — слушай.

И начинает читать. Что-то о железной дороге, наконец-то связавшей Метрополию с самым западным из Чеславских княжеств. О двести третьем ежегодном фестивале пекарей в Михельбрунге. О проваленной поправке к «новому шерскому уложению». О благополучно подавленном бунте на юге, в Валанте…

— Валанта? — оживляется Дайм. — Прочитай целиком. Там не должно быть никаких бунтов.

То, что написано в имперской газете, не может быть правдой. Дайм точно знает. Валантцы обожают своего короля, а дерутся только на бычьих скачках. Однако — вот же, напечатано в газете:

«Три полка имперской кавалерии… светлый принц Люкрес Брайнон… удивительные свидетельства селян… демон Ургаша… скоропостижная смерть короля Тодора…»

— Тодор умер? Он же совсем молодой, на три года младше меня, — удивляется Дайм, — он недавно женился…

И понимает, что отлично помнит и самого Тодора, и его жену — свою же студентку, светлую Зефриду Тальге. Правда, как-то странно помнит. Зефриду в Магадемии — как вчера. Ее страстный, но короткий роман с Энрике Герашаном — тоже как вчера. И свадьбу с Тодором, но уже немножко в тумане. А вот потом… что-то было потом…

Дайм морщится, трет висок ладонью. Почему-то мерещится яблоня с лицом Зефриды и старый, седой Тодор, опутанный жалей-травой, умиротворенный, умирающий…

«Коронован его сын, Каетано… регентом до совершеннолетия… младшая принцесса подтвердила помолвку с кронпринцем… сенсационная новость, сумрачная принцесса отреклась от трона Валанты в пользу младшего брата…»

И вдруг, как вспышка, как молния: голос, запах озона, змеящиеся по плечам локоны — и гроза, свежая, божественно прекрасная гроза, проливающая на него свои слезы…

— …назначена на первый день весны, — вклинивается в его воспоминания нежный голосок Люн Си.

— Прочитай еще раз, моя ласточка, — просит Дайм. — Последнее, чья там свадьба?

— Ваш брат, мой светлый шер, — настороженно улыбается Люн Си. — Его высочество Люкрес женится на Шуалейде Суардис, ненаследной принцессе Валанты.

— Шуалейда, — повторят Дайм.

И снова — вспышка. Острая, яркая, прекрасная, как смерть. Как молния, пронзающая его всего, до кончиков пальцев. Шуалейда. Моя гроза. Волшебные сиреневые глаза, тонкие руки, горячие губы и шепот, оглушительный шепот: я люблю тебя, Дайм.

Я. Люблю. Тебя. Моя гроза. Моя Шуалейда. Шу. Моя.

— Дай Ми? — беспокоится прекрасная хмирская статуэтка, совсем на нее не похожая.

Слишком маленькая. Слишком хрупкая. Слишком мягкая и покладистая. Слишком… не та.

— Все хорошо, Люн Си. Просто я кое-что вспомнил.

— Тебе не надо вспоминать, Дай Ми. Еще рано. — Она кладет прохладную ладонь с вычерненными ноготками ему на лоб, его окутывает запах огненного лотоса, воспоминания о грозе блекнут. — Давай я спою для тебя.

— Нет. — Он бережно снимает ее руку и убирает ментальные потоки. — Не сейчас, моя ласточка. Я устал от покоя, здесь все прекрасно, но это не мой дом.

— Это твой дом, Дай Ми. Ты — сын и отец сына и отца нашего, Ци Вея. Ты нужен здесь, и ты будешь здесь счастлив. Нельзя устать от покоя, Дай Ми, покой — высшее совершенство.

— Покой слишком похож на смерть, моя ласточка. А мне рано умирать, даже ради места по левую руку Дракона.

— Я не понимаю, Дай Ми, — ее голос становится жалобным. — Здесь — все для тебя. Все, как ты любишь. Если ты хочешь, я сделаю для тебя… вот, смотри! Магадемия!

Она взмахивает рукавом, как крылом — и над прудом с карпами поднимаются знакомые разноцветные башни, соединенные ажурными галереями.

— У нас тоже есть университет. Тебе нравится учить, ты умеешь много такого, что не умеют у нас. Хочешь стать учителем для юных шеров?