Вылетев из очередного ствола, я собрался уже метнуть пульсар в противника, но атаман как-то предугадал место моего появления, и в меня полетел воздушный клинок. В последний момент я успел отпрыгнуть. Заклятие только самым краешком задело мое плечо и оставило на руке глубокий порез. Не обращая внимания на боль, я вскочил на ноги, но поздно: ко мне неотвратимо приближалось еще одно заклятие воздушного клинка – видимо, воздух был любимой стихией этого чародея. Инстинктивно я попытался уплотнить воздух перед собой, это меня и спасло. Часть удара приняло на себя вышедшее из-под моих рук жалкое подобие воздушного щита, остальное досталось кольчуге. Но сталь не выдержала удара, и я почувствовал, как из длинного пореза на груди сочится кровь. Тут же в меня ударила стена воздуха, отшвырнула на несколько ярдов и припечатала о попавшееся на пути дерево. В глазах потемнело. Но каким-то чудом я не потерял сознание. Только сполз на землю и, прислонившись спиной к стволу, не в силах пошевелиться, наблюдал, как чародей медленно подходит ко мне.

– Не знаю, как тебе удалось использовать стихийную магию. Может, ты полукровка? – заговорил атаман, – Но, увы, мне некогда с тобой возиться, так что здесь ты умрешь.

– Если кто-то сдохнет, то только ты! – с трудом выдавил я и резко свел руки, делая жест, будто собираясь хлопнуть в ладоши.

На самом деле я направил друг на друга два мощнейших, уплотненных потока воздуха. Между моими ладонями образовался мощный заряд. Используя последние силы, я направил его в противника, мысленно выстраивая тоннель, по которому пустил образовавшуюся энергию. Не ожидавший атаки чародей не успел выставить защиту. Со стороны казалось, будто с моих ладоней сорвалась молния и ударила человека в лицо. Удар отшвырнул мага от меня на несколько ярдов.

Когда я жил у Вили, он любил мне показывать на тренировочных манекенах различные боевые заклятия. Его любимым был удар молнией, и друг в красках рассказывал мне, как его создавать. Говорил что-то про заряженный воздух. Тогда, как, впрочем, и сейчас, я ни морта не понимал. Но попытался, и у меня получилось!

Но долго гордиться победой мне не пришлось. Постепенно в глазах начало темнеть, и я потерял сознание.

Мара

Справиться с разбойниками оказалось не так уж и трудно, ведь среди них не было ни одного настоящего воина. Душегуб может отлично владеть оружием, быть сильным, бесстрашным, и драться, как ошпаренный морт. Но каждый из таких людей в бою прежде всего защищает собственную шкуру, между ними нет единства, слаженности действий. Потому и победить шайку разбойников гораздо легче, чем отряд настоящих воинов.

Однако за время драки выяснилось, что крестьяне, так метко стрелявшие из луков, оказались почти бесполезными в ближнем бою. Они бестолково топтались на дороге, неловко тыча перед собой вилами и неуклюже размахивая топорами. А уж как с мечами обращались – сдается мне, Вельш Миллиган прослезился бы от такого зрелища. Вот и пришлось мне метаться между разбойниками, стараясь успевать везде. Благо, заклинание Лэя проредило шайку, и половина душегубов, вместо того чтобы драться с крестьянами, пыталась освободиться из объятий древесных корней.

Сражение закончилось нашей полной и безоговорочной победой. Стоя посреди дороги, усеянной телами, я оглядывалась, оценивая потери обеих сторон. Разбойники были повержены: семеро изрублены, восьмеро нашпигованы стрелами насмерть, двое – тяжело ранены и истекали кровью, еще двоих задавили стволы подрубленных деревьев, остальных задушили корни, высвобожденные волшбой Лэя… Кстати, а где он сам? Я искала взглядом эльфа и не находила. Среди крестьян оказалось четверо погибших и пятеро раненых. Из леса вышел староста, огляделся, возликовал:

– Нет, спаси боги, нет больше шайки!

В схватке Тарвин не участвовал, во всяком случае, я его не видела дерущимся. Видимо, подкинув атаману мешок с головой, старик пришел обратно и перед сражением спрятался в кусты. Я не стала упрекать его в трусости. Во-первых, Тарвин действительно был очень стар, во-вторых, глупо требовать от крестьянина, чтобы он вел себя как воин. Ну, а в-третьих, чтобы пробраться в логово разбойников, нужна недюжинная смелость.

– Свобода, мужики, свобода! – радовался Тарвин. – Спаси боги вас, добрая госпожа!

Я рассеянно кивнула, продолжая оглядываться в поисках Лэя. Среди живых эльфа не было.

– А и другу вашему, магику, наше душевное спасибо, – продолжал распинаться староста. – Уж как он наволшебствовал, наколдовствовал! Знамо ли дело, спаси боги, чтоб корни из земли выпрыгивали, как змеюки! Вот уж я страху натерпелся!

Я медленно брела между трупами, вглядываясь в мертвые лица. Староста плелся позади, рассыпаясь в благодарностях и похвалах нашей невероятной храбрости. Я слушала его вполуха, потому и не сразу выделила из словесного потока важные сведения:

– А он-то, магик, как погонит атамана! Как заяц за ним припустил! Знать, где-нибудь в лесу схватились колдуны-то!

Среди мертвых Лэя не было. Как и атамана… Я обернулась:

– Куда они побежали?

– А вона, аккурат туда! – махнул рукой Тарвин.

– Займитесь ранеными, – приказала я и отправилась на поиски друга.

Никто из крестьян за мною не последовал: магии они боялись еще больше, чем душегубов. Я продиралась через лес, то тут, то там находя следы схватки волшебников: черные, выгоревшие от пульсаров круги на траве, сломанные воздушными ударами ветви деревьев.

Я вышла к деревьям, покореженные ветки и покрытые сажей стволы которых красноречиво свидетельствовали о том, что здесь произошло главное сражение между Лэем и атаманом. Вскоре обнаружился и сам главарь разбойников – вернее, то, что от него осталось. Он лежал на маленькой полянке, раскинув руки в стороны. Лица у покойника не было, вместо него пузырилась кровавая каша. Но пузатая туша явно принадлежала атаману, что вызвало у меня вздох облегчения: значит, Лэй, скорее всего, жив. Я обыскала труп, забрала висящий у пояса кошель и двинулась дальше.

Эльф нашелся ярдах в пяти от трупа разбойника. Он сидел, прислонившись спиной к стволу дуба. Глаза его были закрыты, бледность лица наводила на печальные мысли. Кольчуга на груди была пробита, в прорехе виднелась окровавленная рана. Я кинулась к другу, приложила пальцы к шее, ощутила слабое биение и облегченно выдохнула. Ушастик был жив, но из-за потери сил и крови пребывал в обмороке. Я осторожно подняла его на руки и понесла к дороге. Здесь стояла телега, к которой селяне подтаскивали убитых. Вдали виднелось облачко пыли – это везли в деревню раненых. Пятеро мужиков, разобрав предусмотрительно привезенные лопаты и мотыги, копали на опушке большую яму.

– Не ленись, ребятушки, навались, спаси боги! – покрикивал присматривающий за ними Тарвин. – Хоть и душегубы, а похоронить надобно по-человечески. А то завоняют же…

– Охти мне, спаси боги! – возопил староста, увидев Лэя, безвольно свисавшего с моих рук. – Неужто господин магик того… вручил душу морту?