При этом он так откровенно пялил глаза на Ленку, что сомнений в том, кто же будет этот счастливчик, у нас даже не возникало.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, и широко растеклась по небу алая кровь заката. Наступала ещё одна летняя ночь, самая короткая в году… самая волшебная…

И всё так же трещал костёр. И булькала, бормотала уха, греясь в жарких ладонях огня и разбрасывая далёко вокруг себя аппетитнейшие запахи.

Да, что там ни говори, а в приготовлении ухи Витька собаку съел, надо отдать ему должное.

Мы молчали. Даже Витька притих, и лишь слышно было как трещал костёр, булькала уха в котелке да где-то, далеко-далеко в стороне, кричал коростель, заплутавшись в траве…

И летняя ночь тихо плыла над землёй…

Самая короткая в году…

Самая волшебная…

Я вдруг заметил, что Витька успел снова перебраться на прежнее своё место, рядом с Ленкой, и что теперь они сидят совсем уж рядышком, а Ленка, ко всему прочему, ещё и положила голову ему на плечо… увидел, и мне вновь стало не по себе. И всё вокруг тоже стало каким-то серым, будничным, всё колдовство короткой июньской ночи словно схлынуло в одночасье. Схлынуло и исчезло.

А ведь ещё вчера я и не подозревал даже о самом её существовании, – напомнил я себе. И как-то жил, и был даже счастлив по-своему… и радовался как ребёнок, листая первую свою книжку. Что же так изменилось со вчерашнего дня?

Я не знал, что изменилось. Но я знал только, что отдал бы всё… все свои написанные и ненаписанные ещё строчки за одно лишь то, чтобы Ленка сидела не напротив, а рядом со мной. И чтобы к моему плечу прижималась она щекой. И чтобы у нас с ней…

Трещал костёр…

– Витечка, уху не прозевай! – сказала, явно подлизываясь, Наташа.

– Не учите меня жить, сударыня! – надменно бросил ей Витька, но всё же поднялся (у меня сразу же стало легче на душе), подошёл к костру и принялся лениво ковыряться в котелке ложкой.

Мы терпеливо ждали.

Вот он, наконец, снял котелок с огня, вот он снова сунул туда ложку… вот он медленно-медленно поднёс ей ко рту…

Мы затаили дыхание.

– Готово! – произнёс Витька торжественным голосом. – Леди энд джентльмены, прошу к столу!

Просить два раза не пришлось никого. Даже меня.

Потом мы вновь просто сидели у костра и молча смотрели на огонь. Что-то первобытно-жестокое и в то же время такое уютное, домашнее было в бесконечной бешеной пляске его пламени… и, одновременно, что-то беспричинно тревожило меня в нём. И я снова вспомнил давешний свой сон, вспомнил, но так и не смог объяснить даже себе самому, в связи с чем я его сейчас вспомнил. Ни к селу, как говорится, ни к городу…

Сергей наклонился к Наташе и что-то зашептал ей на ухо. Она взглянула почему-то на меня, потом пожала плечами и молча кивнула.

– Мы тут смотаемся быстренько по одному адресу, – сказал Сергей вставая. – Скоро вернёмся.

– А хоть бы и не скоро, плакать не будем! – Витька повернулся в Ленкину сторону. – Да, Лен?

Ленка ничего не ответила, а Наташа встала и, подхватив Бульку на руки, молча пошла в сторону машины. Сергей за ней…

– Так что, можете не торопиться! – крикнул Витька им вслед.

– Слушай! – шумно задышал мне в ухо Жорка. – А у тебя тут, это… ничего такого нету? Ну, чтоб для сугреву души…

Я отрицательно мотнул головой.

– Так, может, у них, у кого? – Жорка посмотрел в Витькину сторону. – У него, может? Я б заплатил… потом…

– Чудак человек! – даже рассмеялся я вполголоса. – Да у нас тут всё общее и всё бесплатное! Ну, нету, нету у нас ничего, можешь мне поверить!

Жорка заметно скис и заскучал.

– Спать пора! – тут же заявил он, зевая во весь рот, и тоже встал. – Куда, это, мне…

– Правая палатка – мужская, левая – женская! – вставил Витька (как же без него!), невинно хлопая редкими ресницами. – Тебе, это… в какую?

– В среднюю!

Жорка, тяжело пыхтя и отдуваясь, лезет в палатку. В правую, разумеется.

И мы остаёмся втроём…

И по-прежнему тихо и как-то по-особенному умиротворённо трещит костёр. И ночь уже вовсю властвует над миром, и блестят её чёрные крылья, густо усыпанные холодной млечной пылью. И тишина… такая особенная тишина вокруг. Я даже как-то и не представлял себе раньше, что тишина может быть такой полной. Даже птиц не было слышно… и мы тоже невольно приумолкли, словно боясь одним неосторожным словом спугнуть, разрушить хрупкую эту тишину…

Самая короткая ночь в году…

Самая волшебная…

В чём конкретно заключается её волшебство – я не знал, но Ленка сидела напротив, и ещё ничего не было ясно… надо вот только как-то незаметно с Витькой объясниться. У меня много, ох, как много накопилось для плодотворного сего разговора…

И, вообще, что это за манеры такие нахальные у нашего Кота Котофеича!

Но тут что-то вдруг изменилось. Я как-то не сразу и сообразил, что именно стало вдруг не так, но это «что-то», невидимое и неосязаемое это «что-то», тем не менее нагло и назойливо вторглось в волшебную тишину июньской ночи, и, чем дальше – тем всё наглее и всё назойливее. Я прислушался и… ничего конкретного так и не услышал.

Витька тоже навострил уши.

– Едет кто-то, – произнёс он с лёгким оттенком беспокойства в голосе. – И, кажись, сюда прёт!

– А, может, это наши уже возвращаются? – предположила Ленка, тоже прислушиваясь.

Витька отрицательно мотнул головой.

– Не! Мотоциклы… несколько…

И тут я тоже услышал их. А потом и увидел. Мы все увидели.

Три ослепительно-ярких фонаря вынырнули внезапно из шаткой ночной темноты, полоснули светом по палатках, исчезли на мгновение в темноте… и вновь появились где-то совсем рядом, принявшись долго и настойчиво кружить вокруг нашего микролагеря. Один круг, второй, третий… Глушителей у этих идиотов, кажется, не было и в помине… во всяком случае, трещало так, что у меня мгновенно заложило оба уха сразу. А тут ещё дым их вонючий…

Из палатки на четвереньках вывалился взлохмаченный Жорка.

– Чего тут у вас такое?

– Да вот, гости пожаловали! – сквозь зубы процедил я, чувствуя, как откуда-то изнутри уже подымается такое знакомое, пьянящее, радостно-злое возбуждение.

Сейчас… сейчас я выплесну к чертям собачьим всю эту дрянь, что накопилась в душе… господи, сколько же её накопилось за один-единственный сегодняшний день и вечер! Отыграюсь, ох, как отыграюсь, на этих вот сопляках отыграюсь! Только бы не уехали!