Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всё понял! – уныло ответствовал Витька. – Можешь не продолжать.
Он встал и нехотя поплёлся в сторону палаток.
– Я тебе помогу!
Это Ленка. Резко поднявшись и даже не взглянув в мою сторону, она тоже пошла к палаткам. А я…
Я лишь недоуменно смотрел ей вслед. Что это она вдруг? Обиделась на меня, что ли? Так, вроде, не за что…
И, вообще, зачем тогда подходила, садилась рядом? Витьку позлить?
Я с горечью подумал, что сие, последнее предположение, скорее всего, не слишком и далеко от истины. А я уж, было, и уши развесил. Обрадовался, лопух.
Отступление. За двое суток до…
Профессор
Нина шла как раз в эту сторону, но пока ещё она его не видела. В лёгком пёстром платьице, сильно загорелая, весёлая, она вдруг показалась профессору вечно юной и ослепительно прекрасной лесной нимфой. И он снова, как и тогда, три года назад, ясно и отчётливо ощутил огромную разницу в возрасте и тяжеленный груз собственных прожитых лет…
«Я правильно поступил тогда! – с каким-то, непонятным даже для себя самого, ожесточением подумал профессор. – И ни о чём не надо жалеть, ни о чём! Я как лучше хотел тогда… и не жене, не сыну даже, хотя и им тоже… У нас четверть века разницы в возрасте, и разве мог я даже предположить тогда…»
Профессору вдруг вспомнилась та, последняя их встреча… а впрочем, встречи тогда, собственно, и не было никакой. Он стоял неподвижно в тёмном больничном коридоре, насквозь пропитанным запахам лекарств и несчастий, он смотрел на Нину сквозь стеклянную дверь реанимации – а она, ещё и не пришедшая в себя даже, лежала на кровати, вся, с ног до головы, опутанная какими-то сложными и таинственными медицинскими приборами. И жизнь её тогда всё ещё висела на волоске, и ничего тогда ещё не было ясно, и было пятьдесят на пятьдесят шансов…
А потом был тяжёлый и неприятный разговор с Сердюковым… и, кто знает, может, не пойди он тогда к нему сразу…
И приступа этого злосчастного тоже, возможно, не было бы, и не провалялся бы он три месяца в постели, и не прозевал бы Нину…
Боже, как же он пытался разыскать её тогда. А она, оказывается, всё это время была так неподалёку, совсем рядом была…
Возможно, она ощутила на себе пристальный его взгляд, а, может, и просто случайно… но, так или иначе, она, наконец-таки, его увидела и сразу же остановилась. И даже отсюда, даже сквозь обильный летний загар профессор смог разглядеть, как смертельно побледнело её лицо. И тогда он первым шагнул её навстречу, и даже сумел улыбнуться ей как смог.
* * *
«Стол» (который, естественно же, столом никаким не являлся) был уже накрыт, посуда (самая разнокалиберная) тоже была аккуратно расставлена, но изволила пребывать пока что в самом, увы, сухом состоянии. Жорка, сверкая бутылкой, спешил исправить вопиющее сие противоречие.
– Готово! – объявил, наконец, он, отшвыривая куда-то в темноту опустевшую поллитровку и с нетерпением поднял кружку. – Ну, за что пьём?
– За победу! – сказал Витька и ткнул своей кружкой в мою сторону. – А, значит, за тебя, Санёк!
– Мужики, я пас! – сказал я, с содроганием вглядываясь в свой почти полный стакан. – Я после вчерашнего, не то, что пить – от запаха одного…
– Водка – яд, водка – зло! – наставительно проговорил Витька. – Водка – источник всех социальных преступлений!
Но Жорка, по всей видимости, так не считал. Впрочем, и сам Витька, тоже.
– Да тут и пить то нечего! (Это Витька.)
– И запаха тут и нет никакого! Во! – Жорка принюхался. – Лимонад лимонадом!
– Не! – я покачал головой. – Вы, ребята, пейте, а я… Не хочется что-то…
– Обижаешь, начальник! – Витька задумчиво покрутил головой. – Мы за него пить собрались, а он, гляди-ка…
– Да ты глотни только! – твердил своё Жорка. – Враз полегчает.
– А мне и так не тяжело, знаешь…
– Ещё полегчает!
Вот черти полосатые, мёртвого уговорят! А тут ещё Ленка…
– За тебя, Санечка! – Она поднесла кружку к губам, посмотрела на меня и лучезарно мне улыбнулась. – Нет, правда, ты молодец!
Схватив свой стакан, я опрокинул его одним залпом.
Бр-р-р! Аж передёрнуло всего!
– А закусить? – Жорка заботливо сунул мне в рот что-то из еды, и я принялся это «что-то» жевать, не разбирая вкуса.
Верно Витька определил. Градусов шестьдесят, не меньше.
Пока я жевал, Жорка уже с ловкостью фокусника уже снова наполнял опустевшую посуду.
– Ямщик, не гони лошадей! – сказал Витька.
– А кто гонит? – Жорка отложил в сторону бутылку, пожал плечами. – Моё дело – наполнить, а дальше вы уж сами… как пожелаете…
И он лихо опрокинул свою порцию.
Из стихов Волкова Александра.
Что такое —
«самовыражение»?
Это —
лёд сломавшая река,
это —
груз земного притяжения,
сброшенный,
взлетевшим в облака…
Краткий миг
свободного парения,
парашют,
застрявший у чехла…
И последней мысли
озарение:
«Как нелепо быстро
жизнь прошла!»
* * *
Ночь…Костёр…
И четыре человека возле костра…
Жорка давно уже бай-бай… и даже отсюда слышны раскатистые рулады богатырского его храпа. А мы…
Мы сидим у костра.
Вчетвером…
Классического треугольника, увы, не получается. Эта Лерка-Валерка явно лишняя. Витьку бы на неё перекинуть, да вот знать бы, как осуществить такое…
А интересно, сколько ей лет всё-таки?
Я искоса поглядываю в Витькину сторону. Как же, перебросишь его сейчас, держи карман шире! Он-то всё уже для себя (для нас) решил и перерешил: он плюс Ленка, ну, а я, значит, плюс дура эта зарёванная…
И костёр уже не трещит даже. Догорая чинно и благородно, он мерцает… а вокруг его в полном и абсолютном молчании сидят четыре человека…
И два их них явно лишние…
– Ну, что вы всё молчите и молчите? – проговорила Ленка, ни к кому конкретно не обращаясь. – Уставились в костёр и молчат, даже как-то невежливо с вашей стороны в присутствии дам…
– А ты попроси Саньку, он тебе стихи почитает! – немедленно отозвался Витька.
Я свирепо на него уставился, но он, свинтус, ухом даже не повёл.
– Стихи? – не поняла Ленка. – Чьи стихи?
– Странный вопрос! – Витька пожал плечами. – Свои, разумеется.
– Свои? – удивлённо переспросила Ленка и повернулась ко мне. – Ты пишешь стихи, Санечка?
В
