Его жители гордо заявляли, что во всей Испании не найдется ни одного столь прекрасно выстроенного города, за исключением разве что величественной Барселоны, и что его пока еще недостроенный собор будет не менее великолепен, чем европейские. В окрестностях Санто-Доминго было множество карьеров, где добывали великолепный камень. Поначалу здания строили из необожженного кирпича или дерева, с крышами из ветвей. Но затем такое изобилие строительного материала, а также то, что индейцев обучили помогать каменщикам, приехавшим из Европы, привело к тому, что количество каменных домов в городе стало быстро расти.

Санто-Доминго располагался на одном берегу глубокой судоходной реки, а вдоль другого тянулись вспаханные поля и сады с множеством апельсиновых деревьев, деревьев касии и других фруктовых деревьев, привезенных из Европы. Широкие благоустроенные улицы одним своим концом упирались в реку, а другим – в превосходные луга.

Корабли бросали якорь прямо возле домов, выстроенных на берегу реки. Даже крупные двухпарусники могли стать на якорь так близко к берегу, что не было необходимости использовать шлюпки для их разгрузки: тюки и бочки выгружали, просто перебросив на берег деревянную доску. Порт надежно защищала крепость.

Богатые колонисты строили в городе громадные особняки и заносчиво хвастались, что сам король Испании был бы не прочь разместиться в подобном жилье во время путешествий по своим владениям.

Коровы, завезенные колонистами, расплодились с такой быстротой, что шкуры уже стали отправлять в Испанию целыми кораблями. То же самое произошло и с привезенными андалузскими лошадьми, чудесно размножившимися до конных табунов. Часть поголовья коров и свиней, обитая в лесу, одичала. Множество кошек и собак, прибывших из Испании со своими хозяевами, сбежали в горы и из домашних питомцев превратились в диких животных.

Население Санто-Доминго стало слишком велико для спокойной жизни колонии, и даже не столько по причине его количества, сколько из-за специфического состава поселенцев. Овандо привез с собой достаточно внушительное количество воинов: идальго, жаждавших богатств и приключений, единственным состоянием которых была шпага. Каждая флотилия привозила все новых солдат, и весь этот поток энергии застревал в столице, а губернатор не знал, как всем этим беспокойным людям дать возможность проявить себя.

Войны в глубине острова уже закончились. Все касики были покорены. Малоимущие идальго мечтали об экспедициях для открытия новых земель, но не имели денег для их снаряжения. К тому же вице-король Диего Колумб чинил всевозможные препоны инициативам конкистадоров, настаивая на том, что все открытые ими земли будут принадлежать ему, как сыну и наследнику Христофора Колумба. Чтобы добиться в Испании получения лицензии от королей, которые были главным образом озабочены вопросами европейской политики, требовались целые годы и мощная протекция.

На Эспаньоле оказался переизбыток младших отпрысков благородных испанских семей, равно как и рыцарей Ордена Калатравы и Ордена Алькантары, которые жили бок о бок с другими бедными идальго, что считали себя не менее знатными, но выглядели при этом более нуждающимися.

Единственное реальное отличие этих гордых людей, испытывающих лишения, по любому поводу выхватывающих шпагу из ножен, свято верящих в то, что они не менее знатны, чем сам король, и не признающих превосходства тех, кто имеет больше денег, чем они, – это то естественное разделение, которое всегда устанавливается между бедными и богатыми.

Те, кто успел разбогатеть на острове, старались жить на своих землях или держаться в гордом одиночестве в каменных домах в Санто-Доминго, они общались лишь с себе подобными и с вице-королем. Бедные же идальго собирались на перекрестке Четырех улиц, бесконечно обсуждая свои приключения времен войны в Европе или плавания с доном Христофором Колумбом, которого называли старым адмиралом, чтобы отличать его от сына, молодого адмирала. Частенько они вспоминали свои военные походы с Охедой или коммерческие экспедиции с Бастидасом.

Многие из этих будущих конкистадоров ходили, не снимая руки с рукояти меча, без плащей, хотя эта часть одежды в те времена была обязательна и летом, и зимой, да к тому же могла скрыть дыры и заплаты на куртке и чулках. Благородные идальго называли это «проесть свои плащи», тем самым подчеркивая, что они отдали одежду в залог или продали с целью получить хоть какие-то деньги на жизнь. Некоторые, более прямодушные, вспоминая свои плащи, которых они лишились, честно признавались, что «пропили их».

Отважный капитан дон Алонсо де Охеда каждый день появлялся на перекрестке Четырех улиц и по-дружески беседовал с этими простодушными, тщеславными и опасными людьми, и они этим гордились. Он был так же беден, как и они, но, несмотря на это, всегда находил способ одолжить им немного денег. К тому же все знали, с какой щедростью он раздавал деньги в те времена, когда ему сопутствовала удача.

Он был героем новых земель. Истории его приключений передавались из уст в уста, с каждым разом все более приукрашенные. Как о рыцарском подвиге рассказывали о хитрой ловушке, которую он придумал, чтобы заключить в тюрьму Каонабо.

Обсуждали его способности фехтовальщика, а также ловкость и силу этого маленького тела, в котором, казалось, невозможно было поместить столько неукротимой энергии. Тот самый идальго, бывший студент Университета Саламанки, который сопровождал Охеду во время поездки к Анакаоне, восхвалял его способности поистине языком Гомера и наградил его прозвищем, словно персонажа «Илиады» или «Одиссеи», называя дона Алонсо «тот, у кого быстрые ноги».

Эта искренняя и бескорыстная популярность еще более возросла, когда по Санто-Доминго разошлась новость, что Фернандо Куэвас и сеньор Хуан де ла Коса находятся в Испании, пытаясь добыть для Охеды королевскую лицензию, которая даст ему возможность отправиться на завоевание Верагуа, «земли золотых зеркал».

Все понимали, что это будет делом небыстрым, но для людей, привыкших жить в этом неизведанном и загадочном мире, время и расстояние не имели такого значения, как для жителей Старого Света. Они терпеливо ждали момента, когда дон Алонсо поднимет флаг, чтобы приветствовать его как своего будущего капитана, и каждый лелеял надежду стать его лейтенантом.

Среди этих отважных бойцов, большинству из которых была уготована смерть в безвестности, и лишь единицам – слава удачливых завоевателей, опустошавших целые империи, немногие заслужили благосклонность Охеды, на которого, несмотря на то, что ему было всего лишь тридцать, смотрели как на учителя даже те, кто был старше его по возрасту.

Он дружелюбно относился к Диего Веласкесу, прекрасному воину, несмотря на его излишнюю тучность, а также еще к одному, несколько пафосному в речах и склонному к помпезным жестам, по имени Панфило де Нарваэс. Вице-король Колумб собирался направить их на завоевание все еще неисследованной Кубы, а потому они восхищались Охедой без всякой корысти.

Был еще один: юноша с веселыми глазами, рыжей бородой и очень белой кожей, эстремадурец, родившийся в Медельине, который развлекал дона Алонсо своим талантом сочинять стихи и любивший порассказать о своих амурных похождениях, его живой ум позволял ему выкручиваться даже из самых запутанных ситуаций. Одно время он даже учился в Университете Саламанки, но был вынужден уехать из Испании, когда после ночного визита к одной замужней женщине пробирался по каменной стене, сорвался с нее и был в этот момент застигнут медельинцами. Недоучившийся поэт одинаково виртуозно владел как игрой на виуэле, так и своей шпагой. Звали его Фернандо Кортес, но друзья перевирали это имя, называя его то Эрнандо, то Эрнан.