После того как мы усыпили мышь и сообщили об этом на Землю, наступило время первой моей видеоконференции с Шарлотт. В отличие от телефонных звонков, их нужно планировать заранее. В назначенное время я жду с ноутбуком наготове, надев гарнитуру. На экране появляется круглое личико Шарлотт и тут же расплывается в улыбке. Интерфейс аналогичен «Скайпу» или FaceTime: я вижу лицо Шарлотт и комнату за ней в большом окне в правой части экрана моего компьютера, а слева в маленьком окошке – себя, парящего в своей каюте. Я не видел ее с Байконура. Ей 11 лет, и она всякий раз выглядит иначе – кажется, повзрослела на год.

Шарлотт спокойный и созерцательный человек, на редкость уверенный в себе для своего возраста. Мы прекрасно ладим, но общение по телефону не всегда дается легко. Все время, что нахожусь здесь, я пытался достучаться до нее. Спрашиваю: «Как сегодня в школе?» – «Отлично», «Как твоя мама?» – «Хорошо», «Что у вас с погодой?» – «Нормальная». Она к тому же не любит отвечать на письма, хотя пишет прекрасно. Я теряюсь, не видя отдачи. Если Шарлотт страдает, больна или угнетена, скажет ли она мне об этом? Во время нашей видеоконференции дочка гораздо более общительна. Я никогда не бывал в квартире в Вирджиния-Бич, где она живет с матерью, и это первая возможность туда заглянуть. Я вижу маленькую гостиную, диван, книжную полку. На заднем плане ходит туда-сюда Лесли с корзиной белья.

Я посвящаю час знакомству Шарлотт со станцией. Она видела ее в видеоконференциях во время моего прошлого полета, но тогда ей было всего семь. Я плаваю повсюду с ноутбуком, обшаривая камерой модули, в которых работаю и живу, знакомлю дочь с проплывающими мимо членами экипажа и рассказываю о своей работе (за исключением усыпления грызуна). Она кажется искренне заинтересованной: подалась вперед, улыбается, задает вопросы. Здорово видеть ее оживленной и увлеченной. «Купола» – последний пункт нашей экскурсии, и я так рассчитываю время, чтобы оказаться в нем, когда станция будет пролетать над Багамами. Шарлотт впечатлена. За разговором я делаю несколько фотографий, чтобы позже сбросить ей на почту. Она видела много снимков Земли из космоса, но я надеюсь, ей будет приятно получить фото, снятое специально для нее.

Попрощавшись с дочерью, я начинаю готовиться к празднованию дня рождения Саманты Кристофоретти. Дни рождения занимают важное место и в американской, и в русской культуре, поэтому мы обязательно отмечаем их на орбите. Сегодняшнее празднество особенное, поскольку Саманта, Терри и Антон скоро расстанутся с нами. Я буду очень по ним скучать, но не менее сильно мое желание подышать чистым воздухом (количество выдыхающих углекислый газ уменьшится вдвое, и его уровень упадет). Я понимаю, что снижение уровня содержания СО2 создаст видимость, будто проблема решилась сама собой, к сожалению.

Укладывая немногочисленные личные вещи, которые мог взять с собой на год, я захватил оберточную бумагу, поскольку знал, что мне предстоит дарить товарищам по экипажу подарки. Сегодня я красиво заворачиваю для Саманты на 38-летие шоколадку. Как часто бывает на совместных ужинах, мы заводим разговор о языке, а именно о тонкостях английского и русского сквернословия. Сегодня нас вводит в ступор вариативность использования русского слова «б…», и мы решаем позвонить одному из наших преподавателей русского языка в Хьюстоне. На смеси русского и английского Вацлав пытается объяснить нам разницу между blyad и blya. (Мы с ним подружились много лет назад в День святого Патрика, когда пьяный молдаванин завязал драку с людьми из НАСА в баре Звездного Городка.) Затем он переходит к новостям из Хьюстона, а мы рассказываем ему о нашей жизни на станции. Время уже позднее. В какой-то момент кажется, что это обычный земной субботний вечер. Приятно ненадолго забыть, что мне предстоит работать здесь недели и месяцы.

Чтобы слетать на Марс или в любое другое место в космосе, жизненно необходим надежный туалет. Наш туалет не просто емкость для отходов жизнедеятельности – устройство переработки урины превращает мочу в питьевую воду. Подобная система необходима в межпланетных полетах, поскольку взять на Марс тысячи галлонов питьевой воды невозможно. Система водоснабжения Международной космической станции действует практически по замкнутому циклу, лишь изредка нуждаясь в добавлении свежей воды. Часть воды мы очищаем для получения кислорода.

Свежую воду нам доставляют грузовые корабли, но это требуется нечасто. Русские получают воду с Земли, пьют ее, а образующуюся мочу передают нам для переработки в воду. Урина космонавтов – один из товаров в действующей системе натурального обмена продуктами и услугами между русскими и американцами. Они дают нам свою мочу, мы делимся электричеством, вырабатываемым нашими солнечными батареями. Они своими двигателями корректируют орбиту станции, мы помогаем им при нехватке запасов.

Однако наше устройство для переработки сломано уже около недели, и урина просто скапливается в контейнере. Когда он наполнится – на это нужно всего несколько дней, – загорится лампочка. По моему опыту, лампочка имеет обыкновение загораться посреди ночи. Замена контейнера – сущее наказание, особенно для полусонного мастера на все руки, но оставлять его до утра нельзя. Первый проснувшийся не сможет сходить в туалет, а на космической станции так не принято. Когда плывешь туда глубокой ночью и видишь эту горящую лампочку, просто руки опускаются.

Сейчас, при свете дня, я должен заменить сломавшуюся деталь – дистилляционную сборку. Я посоветовался с Землей, и со мной согласились. Если все пройдет гладко, ремонт займет полдня. Я снял «kabin» (стены и дверь) туалета в «Ноуде-3», чтобы добраться до механизмов под ней (мы пишем это слово не по правилам английского языка из-за закрепившейся ошибки транслитерации с русского). Кабина выглядит весьма неприятно, хотя мы стараемся регулярно ее чистить. Я переношу ее в «Ноуд-1», где она будет мешать всем остальным, пока я не поставлю ее на место, – еще одна причина работать быстрее.

Пока я чищу и перемещаю кабину, Земля беспокоится о «приведении оборудования в безопасное состояние», то есть проверяет, чтобы все, с чем я буду работать, было обесточено и я не получил бы удара током и не вызвал короткое замыкание. (Риск электротравмы всегда присутствует на космической станции, особенно в американском сегменте. Мы пользуемся 120-вольтовой системой, более опасной, чем 28 вольт у русских. Мы проходим подготовку с учетом этой опасности и на борту часто отрабатываем приемы сердечной реанимации с использованием дефибриллятора и лекарств, которые должны вводиться в берцовую кость.) Получив с Земли разрешение продолжать работы, я отсоединяю электрические контакты от дистилляционной сборки, надеваю на них защитные колпачки и откручиваю все резьбовые соединения. Дистилляционная сборка похожа на большой серебряный барабан и действует как перегонный куб, выпаривая из урины воду. Это наша единственная резервная деталь, и нужно действовать очень осторожно, чтобы ее не повредить.

Сегодня с Байконура стартовал еще один грузовой корабль, российский «Прогресс». Мои русские коллеги на станции внимательно следили за запуском, получали свежие данные от русского Центра управления полетами, и Антон прилетал сообщить нам об успешном выходе корабля на орбиту. Не проходит и 10 минут, как московский ЦУП сообщает, что произошел серьезный сбой и космический корабль неконтролируемо вращается вокруг своей оси. Несмотря на все усилия, решить проблему не удается.