Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что здесь происходит? — настойчиво осведомилась леди Райс, которая дремала, но была настолько ошарашена, что хотя бы номинально взяла руководство на себя. — Я знаю, я сказала, что хочу трахнуться, но я говорила фигурально.
— А вот и нет, — сказала Ангел. — И говорила вовсе я. Привет, девочки, я — Ангел.
— Я не хочу, чтобы у меня в голове была такая, как ты, — в панике сказала леди Райс. — Я знаю, от тебя будут сплошные неприятности.
— Мы не хотим, чтобы ты вмешивалась, — сказали остальные три. Они уже стакнулись против нее. — V тебя был твой шанс, и посмотри, что ты наворотила!
— Большое спасибо, — сказала леди Райс. — Большое спасибо, все. Эдвин, Антея, миссис Макартур и все мои друзья в Барли, спасибо и тем, кто у меня в голове: они вроде бы тоже хотят меня уничтожить. Я ухожу.
И леди Райс удалилась, отчасти больно раненная, а отчасти радуясь, что ей позволили, — удалилась в какую-то меланхоличную часть своего существа покачиваться в своем море грусти и впитывать его скорбные питательные вещества. Теперь наконец она испытала большую радость, что была единственным ребенком и никогда не имела сестер.
— Пожалуйста, не кричите так, — взмолился Рам. — Трудно вести машину.
Ему, решила Ангел, так как внимательно его разглядывала, чего Джелли никогда не делала, а Анджелика и не собиралась, ему где-то под тридцать. Свежий цвет лица, отлично наманикюренные ногти, которые уверенно впивались в мягкую обивку руля: природа наградила его волевым подбородком и проницательными глазами управляющего фирмой. Только шоферская фуражка указывала, что автомобиль — его производственное орудие, а не эмблема его социального положения. Но женщине, застрявшей в своем появлении на полпути, в сущности, было все равно, кто он, что сказал или даже что он увидел — один чулок наполовину стянутый, другой не пристегнутый, и резинки с пластмассовыми зажимчиками свободно болтаются: менять колготки в тесном пространстве сложно, чулки — полегче, но и с ними наплачешься. И этот промежуточный сплав двух «я» и одной «она» вновь взвыл, и по ее лицу покатились слезы.
Рам развернул «вольво» без единого слова, не говоря уж о том, чтобы попросить разрешения у своей многогранной нанимательницы, и направил его в подземную автостоянку. «Места» — вспыхивали красные лампочки в узкой улице снаружи. Когда автомобиль свернул туда, шлагбаум, перегораживающий въезд, поднялся, словно по собственному почину. (В наши дни мир электроники настолько гармонизирует с живым миром, что нечего удивляться, если мы путаемся, считаем себя запрограммированными, неспособными на политические или социальные протесты, а просто влачим привычную рутину.) Автомобиль приблизился, потребовал доступа, барьер поднялся, и распахнулись ужасы подземелья — темные пасти бетонных стойл, пол в лужах, исцарапанные измученные стены, запах мочи, все это казалось результатом того самого требования. Забудь, не возражай, не борись, не пытайся что-то реформировать — техника же не реформирует, а тебе зачем? Ты меньше машин, которые тебе служат, а служа, подчиняют тебя; более склонного к ошибкам, к хаотичной энтропии, чем в дни, когда ты был беднее, но больше подчинял, чем подчинялся. Человеческий дух расщепляется и ломается — иначе ведь он не сможет обтекать технологию, точно амеба, чтобы поглотить ее, как нарастает плоть вокруг занозы, чтобы лучше защитить себя. Четырехсложная личность леди Райс еще не что-то заурядное и обычное, но только пока.
Рам вел свою машину все глубже и глубже под землю. Ангел покачивалась то туда, то сюда на зигзагах пандуса, и голая полоска ее ноги над верхом чулка прилипала то одной стороной, то другой к нагревшейся коже сиденья, пока автомобилю уже некуда было деваться, кроме самого дальнего, самого глубокого, самого черного стойла, за которым указатели въезда сменялись указателями выезда. Рам Макдональд загнал «вольво» задним ходом в узкую щель с замечательным умением. Стекла машины были затемненными. Те, кто внутри, видели снаружи все, но никто не мог заглянуть внутрь. Богатым нравится ездить подобным образом, а поездки в конце-то концов оплачивались сэром Эдвином. Рам покинул переднее сиденье и присоединился к Ангелу на заднем. Она не возражала. Антея обнимала Эдвина, Эдвин обнимал Антею; солнце не погасло, и общество не выказало неодобрения. Так что за важность, кто обнимает кого — от похоти, от любви ли, раз порядочность и справедливость равно пошли прахом?
Сердцевина у амебы жидкая, ее внешние части студнеобразны. Когда амеба желает двигаться, жидкость преобразуется в студень у ведущего конца тела, а у другого конца студень преобразуется в жидкость, и в результате все животное продвигается вперед. «Желает» — понятие неопределенное, и в этом одноклеточном существе словно бы нет точки, способной генерировать эмоции или побуждения, и тем не менее оно «желает». Оно желает двигаться, или решает двигаться, или ему не удается сохранить неподвижность. Какое выражение ни подыскать, амеба демонстрирует намерение. Точно так же тело леди Райс, перетекая, включая, меняясь из жидкости в студень, из студня в жидкость, объявило ей и продемонстрировало ее частям свое слитное намерение испытать объединенный и объединяющий оргазм, пока Рам вгонял и гладил.
— Так-то лучше, — сказала Ангел остальным, содрогаясь и вибрируя. Рам теснее прижал ее к себе. — Вот что вам всем требовалось: чтобы вас оттрахали как следует.
— Говори за себя, — сказала Анджелика. — Чего-чего, а этого я никогда не хотела. — И она отвернулась от Рама. — Нам с Эдвином было хорошо и без этого. Мне нравилось, чтобы за мной ухаживали, и мне нравилось, чтобы меня целовали, но я ненавижу, когда теряю контроль над ситуацией.
Ангел заставила Анджелику снова повернуть рот к Раму. Его губы придавили ее губы, и Джелли почувствовала, как щетина на его подбородке царапает нежную кожу ее щеки, но вмешиваться не стала.
— Он даже без презерватива, — взволнованно зашептала Джелли на ухо леди Райс; уж это-то должно было подействовать. — Бога ради, прекрати это…
— Это выше моих сил, — пробормотала леди Райс, снизойдя до заключительной фразы, но совершенно без чувства. — Моя мать мне постоянно говорила, что мужчину, раз он начал, уже не остановить, не то тебя изнасилуют. Так к чему пытаться? Перетерпи — и все. А вот в контору ты опоздаешь, а? Тебе, значит, можно опаздывать сколько тебе хочется, а мне, значит, нельзя полежать в постели утром.
Джелли и Анджелика плакали, леди Райс дулась, Ангел энергично соответствовала Раму, хотя уже давно получила собственное удовлетворение.
— Нам нужно повторить, — сказал Рам. — Завтра? Они не знали, что ответить, и поговорили между собой.
— Связаться с шофером? — сурово спросила Анджелика. — Ты шутишь.
— Невозможно. Мне необходимо сосредоточиться на моей работе, — сказала Джелли. — Я не могу позволить себе отвлекаться.
— Ни за что, ни за что, ни за что! — вскричала леди Райс, вновь засуществовав от паники. Как ни была она обижена, оставаться в стороне оказалось нелегко. — Эдвин может узнать.
Но они сбросили ее со счетов. Это ведь она любила Эдвина. Остальные давно перестали. Любовь, уяснили они, была роскошью им не по карману. Унизительность любви отвергнутой — вот что принуждает женщин на грани развода так легко отказываться от своих прав. «Бери все! — восклицают они. — Мне ничего не нужно». Потом, когда любовь минует, они видят свою ошибку. У мужчины редко бывают такие спазмы. Победитель забирает все.
