Что ж, кто-то подражает ему, очень похоже, а ты и поверила, чукча?

Чукчей называл меня Егор. Но, тот, который теперь хотел занять его место про это, оказывается, ведал тоже — Ну что молчишь, чукча? Злобствуешь? Или трусишь? — «злобсвуешь» — снова его словечко. Молчать, и вправду, больше нельзя:

— А с чего ты взял, если даже это ты, что я захочу с тобой говорить? — теперь замолчал он. Надолго. Я даже испуганно вскидываю глаза на панель — не сбежал ли с этого виртуального свидания мой странный собеседник. Нет, на месте. И вот — ожил. По экрану монитора поползли мелкие буквы.

— Да. Ты права. Об этом я как-то не подумал. Хотя, нет. Вру. Думал, конечно. Но думал, что ты… простишь. По крайней мере, теперь… Нет? Ну, не молчи только. Скажи, нет? — долгая — долгая пауза. Я снова проверяю: здесь ли он, а он в эти минуты шепчет мне еле слышно. То есть, конечно, пишет, привычно находя буквы на клавиатуре, но мне отчетливо слышится шепот — Я тебя безумно люблю — Я тебя — тоже — одному Богу известно, как вырываются у меня эти слова. Кому я адресую их? Как можно, так безоглядно верить? Испуганной птицей бьется запоздалый страх. Ведь была уже, была, молчащая трубка, и мои глупые призывы… Но поздно — пальцы бегут по клавишам и вслед за ними бегут по синему полю белые буквы. И слезы бегут по щекам.

— Ты плачешь?

— Плачу — Знаешь, я тоже сейчас часто плачу. Все эти погода. Плакал.

— Ты? Не верю — Правда. Я очень сильно изменился, ты даже представить себе не можешь, как — А где ты сейчас?

— Не знаю, вернее это очень трудно объяснить. Я вообще не очень понимаю, что происходит со мной, вернее с тем, что осталось от меня. А ты — дома. Значит, я рассчитал правильно: на похороны ты не пошла.

— Сердишься?

— Нет. Зачем тебе туда? Там ведь — ничего. Понимаешь?

— Да.

— Оболочка. Тело. А я — вот непонятно где, но вроде и рядом с вами.

Знаешь, когда я осознал это свое новое состояние и понял, что могу как-то управлять собой, я первым делом пришел к тебе. Ты гуляла по бульварам в своем голубом пальто, том, которое мы купили в Париже. И вид у тебя был такой потерянный, словно ты забыла дорогу домой.

— А ты ее нашел…

— Да, я захотел посмотреть, как ты живешь. Откуда ты знаешь, чукча? Ты что, почувствовала что-то? Ну, говори быстро, о чем думаешь?

— О Париже — Вот мило! Я ей душу выворачиваю, а…

— А на кровати моей ты зачем валялся?

— Слушай, ты не можешь этого знать. Я же не оставляю следов. Теперь я такой, бесследный….

— Бестелесный — Ну, пусть так. Тогда откуда ты знаешь про кровать?

— Я и про подушку знаю — Ты — ведьма? Я знаю, ты решила наказать меня, и продала душу дьяволу, как доктор Фауст.

— Доктор Фауст хотел любви, а не наказания. И не поминай дьявола, тем более теперь…

— Да, теперь… Ты думаешь, это все существует?

— Что — это?

— Ну, ад, рай… Геенна огненная…

— Господи, да откуда же мне знать, это ведь ты… там — Нет, я пока еще здесь и мне… страшно. Правда, страшно…

— Не думай об этом — Пытаюсь. Но все-таки, откуда ты знаешь про подушку? Я обнял ее, она тобой пахла, слышишь ты, чукча?

— Слышу. Мне сон приснился. Что ты спишь на моей подушке. — я почему-то решаю солгать, но он верит сразу и успокаивается — Понятно. А я снам не верил никогда. Да и много, чему не верил…

— Гор?

— Да?

— Почему ты бросил меня?

— Это долго объяснить… И трудно. Особенно теперь. Но я даю тебе слово, мое слово, надеюсь, ты еще помнишь, что это такое?

— Помню.

— Ну, так вот. Я соберусь с силами, и попробую все объяснить тебе. Мне самому очень нужно, чтобы ты поняла. Только не сейчас. Сейчас мне пора, и я уйду. Но еще не насовсем, это я точно знаю.

— Ты вернешься?

— Да. Скоро. Возможно, завтра. Я дам тебе знать, только жди, пожалуйста, жди меня. Обещаешь?

— Да.

— Опять ревешь?

— Да — Не реви. Сказал же — вернусь. И вот еще что, завтра сходи, пожалуйста, на кладбище. Только не с утра. С утра потащится вся эта камарилья похмеляться после поминок. А ты с утра сходи лучше в церковь, только не туда, не к Николе, они там сегодня устроили такой шабаш — только храм опоганили, басурмане. Там у тебя возле дома есть церквушка, не помню, как называется, где-то прямо под окнами в переулке. Вот туда и сходи, и поставь свечу, как полагается за новопреставленного раба Божьего Егора, и поминание закажи. Знаешь, записочки такие пишут, я много раз видел. А на кладбище иди ближе к вечеру. Сделаешь?

— Зачем? На кладбище — зачем?

— Не знаю. Просто, чувствую, что так надо. Ты не удивляйся, я может, буду говорить странные вещи, и просьбы у меня могут быть странные, просто я сам много еще не понял, из того, что со мной происходит. Но вот одно я понял сразу. Сразу же, как очнулся в этом состоянии. Знаешь, что?

— Что?

— Что мне ничего не нужно больше в этом мире, и в том, в котором я оказался, и никто не нужен. Кроме тебя… Без тебя, я не смогу. Понимаешь?

Только не говори: ведь мог же!

— Ведь мог же! Целых полгода…

— Не мог. Но не надо, пожалуйста, не надо сейчас. Я же обещал тебе: соберусь с силами и попытаюсь объяснить. А сейчас — все.. Мне больше нельзя тут… Все. Ушел Он и вправду ушел, это немедленно подтвердила мне вежливая панель информации.

И это было тоже очень по — Егоровски, на бегу бросать — ушел! Словно это и так не было очевидно.

Раньше я злилась. Просто потому, что не любила, когда он уходил, теперь-то можно было в этом признаться.

Он ушел, а я так и не задала ему ни одного вопроса, чтобы убедиться, что это действительно Егор, хотя он и предлагал сделать это. Но об этом я беспокоилась менее всего. Сомнений в том, что это был он, в душе моей не осталось.

Почему?

Отчего так доверчива оказалась однажды уже обманутая моя душа, ведомо только Господу Богу. Но разве не он позволили другой неприкаянной душе задержаться в этом мире и найти способ быть услышанной мною?

Я верила в это.

Я хотела верить, потому что эта вера несла мне огромное облегчение и наполняла сердце надеждой.

Думать я теперь могла только об одном.

Думать и ждать.

Впрочем, некогда, в той, прошлой жизни, это было привычным моим занятием.

Близилась ночь и ее наступление страшило меня, но одновременно я ждала ее с нетерпением, потому что надеялась, что эта ночь принесет мне новые открытия, и подарит новые возможности общения с Егором. Как это может произойти, я представляла смутно, однако во всех красивых и загадочных Мусиных фильмах и романах пришельцы из иного мира имели обыкновение посещать наш — преимущественно по ночам.