Мама слегка отступает. Я даже не кричу, я ору. В жизни так ни на кого не срывалась.

– Лина…

– Хватит! – Вытерев лицо рукавом, я с силой распахиваю водительскую дверь. – С меня довольно.

– Милая, ты не в состоянии вести машину, – говорит Никола.

Дрожащими пальцами проворачиваю ключ, и двигатель с кряхтеньем оживает. Я сижу, глядя перед собой, и понимаю, что я абсолютно, совершенно неуправляема.

Никола открывает дверь.

– Вы куда? – хриплю я сдавленно, в горле – ком.

– Я с тобой сейчас никуда не поеду.

Мне приходится выйти – без посторонней помощи Никола из машины не выберется. Мама стоит на том же месте, обвила сама себя руками, будто обнимает. На мгновение мне хочется подбежать к ней и чтобы она погладила меня по голове, как в детстве. Но вместо этого я отворачиваюсь и помогаю Николе выйти. Чувствую себя такой усталой, словно целый день провела в спортзале.

Так мы и стоим на парковке. Мы с мамой смотрим куда угодно, только не на друг друга. Ветер налетает со свистом.

– И что, так и будем молчать? – спустя несколько минут спрашивает Никола.

Уж я-то точно говорить не готова. Опускаю глаза на носки кроссовок, волосы оставляют на щеках мокрые следы.

– Я ничего не знаю о вашей семье, но я знаю, что скоро начнется ливень. И мы будем стоять посреди дороги, пока Лина не успокоится настолько, чтобы сесть за руль. Думаю, нам стоит поторопиться.

– Я спокойна, – отвечаю я. – Совершенно спокойна.

Никола бросает на меня скептический взгляд.

– Ты дрожишь как лист, и у тебя тушь на подбородке.

Мама делает шаг вперед и протягивает руку.

– Дай ключи, я поведу.

– Тебя нет в страховке. – Ненавижу звук собственного голоса – дрожащий и слабый.

– Тогда я позвоню в страховую, – говорит мама, делая еще один шаг.

– Сомневаюсь, что из вас сейчас водитель лучше, – замечает Никола, оглядывая маму с ног до головы.

– Автобус, – предлагаю я, заметив, что тот выехал из-за поворота.

Я машу рукой, потом сразу двумя. Автобус останавливается рядом с нами.

– Твою ж мать, что здесь произошло?! – восклицает водитель, открыв дверь. – Вы в порядке? Попали в аварию?

– Только если в символическом смысле, – отвечает Никола, проходя в салон. – Надеюсь, вы рыдать не планируете?

– Да вроде не собирался, – удивленно отвечает водитель.

– Вот и славно. Давайте, дамы, рассаживайтесь.

Мы с мамой сидим через проход друг от друга, и каждая смотрит прямо перед собой. Слезы утихли, и я понемногу прихожу в себя. По мере того как мы приближаемся к Хэмли, ужасающее чувство, что я не контролирую себя, ослабевает, мне удается дышать полной грудью и сердце больше не стучит где-то в районе горла.

Не знаю, что на нас нашло, однако думать об этом некогда. Водитель автобуса любезно отклонился от своего маршрута, чтобы высадить нас в деревне, но мы все равно опаздываем.

Группка людей в широких макинтошах и дождевиках – толком не разглядишь, кто есть кто, – уже собралась перед магазином на углу Чибисовой и Средней.

– И какой у нас план? – спрашивает Никола, когда мы подходим к любителям бинго. – Ехать нам не на чем. Мне сказать им, что все отменяется?

– Ну уж нет! Ничего не отменяется, – отрезаю я, вытирая глаза. – Все, что нам требуется, – это нестандартный подход.

– Ты уверена, что справишься? Может… – Мама осекается, поймав мой взгляд. – Ладно. Чем могу помочь?

– Нам нужны фломастеры. И стулья. И салфетка – вытереть тушь с подбородка.

– Двадцать один! Два – один! Тридцать восемь! Три – восемь! – Мой голос заметно охрип от крика и рыданий.

Всего-то полчаса мучительной борьбы с бабушкиным принтером, и мне удалось распечатать пятнадцать карточек для бинго. Мама в какой-то момент исчезла – может, оно и к лучшему, – но остальные поклонники бинго заняли все стулья, что нашлись в доме, и еще три принес Арнольд. Они, конечно, в начале немного ворчали, но сейчас видно, что происходящее им нравится. Не последнюю роль в этом сыграли закуски и сидр.

Я стою рядом с телевизором, так, что всем меня отлично видно. Теоретически слышно меня тоже хорошо…

– Сколько? Сорок семь? – громогласно переспрашивает Роланд.

– Тридцать восемь! – кричит в ответ Пенелопа.

– Двадцать восемь?

– Тридцать восемь!!!

– Пересядьте поближе к Роланду, Пенелопа, – предлагаю я. – Тогда и кричать не придется.

– В игровом зале у нас не было бы этой проблемы, – чопорно замечает Бетси.

– Зато там сидр дрянь! – Роланд довольно отхлебывает из бутылки.

– И овощных рулетиков нет. Объедение! – говорит Пенелопа.

Сдержав улыбку, я опускаю взгляд в генератор случайных чисел, открытый на телефоне Кейтлин. Мой телефон – ранее известный как бабушкин – никакие приложения не поддерживает, но Кейтлин пришла мне на помощь, одолжив свой смартфон.

– Сорок семь! Четыре – семь!

– Уже было! – восклицает Роланд. – Сорок семь было только что, разве нет?

– Было тридцать восемь! – кричит Пенелопа.

– Тридцать семь?!

– Тридцать три!

Это Никола, она стоит позади Роланда. Я ловлю ее озорной взгляд и закатываю глаза.

– Не помогаете, – шепчу одними губами, на что она лишь пожимает плечами без тени раскаяния.

– Кто-то сказал тридцать три? – переспрашивает Роланд.

– Тридцать восемь! – повторяет Пенелопа сквозь смех.

– Сорок…

– Черт возьми, Роланд, включи долбаный слуховой аппарат! – ревет Базиль.

Повисает короткая зловещая пауза, а следом комнату наполняет возмущенный гул. Посреди этого раздается звонок в дверь, и я вздрагиваю – знаю ведь, кто пришел…

Я не смогла по телефону рассказать Джексону, что помяла и бросила школьный микроавтобус в Таунтингеме. Такое надо говорить лично.

Я спешу к двери, что не так-то просто, когда перед тобой полоса препятствий из стульев и тростей.

Шапочка у Джексона дурацкая и надета небрежно – наполовину прикрывает одно ухо, а рубашка под курткой настолько мятая, что кажется, будто он нарочно заглаживал складки.

– Привет. – Он улыбается, когда я открываю дверь – Что стряслось?

– Можешь зайти?

Он послушно шагает в прихожую и качает головой, прислушиваясь к суматошному шуму из гостиной. Смотрит на меня вопросительно.

– С бинго кое-что пошло не по плану, – поясняю я. – Собственно, об этом я и хотела с тобой поговорить… Произошел небольшой несчастный случай. С микроавтобусом.