— О чем ты все время думаешь? — Снегирь сноваподтолкнул меня под локоть. — Идем. Следующий лот наш.

Я мысленно выругалась: из-за дурацких воспоминаний о Титовея напрочь забыла, зачем мы здесь. “Всадники Апокалипсиса”, вот что бесспорно,вот что никогда мне не изменит. Мы с Лаврухой ворвались в зал в самый последниймомент и едва не пропустили ритуал заявки лота. Стоящий за изящной конторкойжрец от искусства хорошо поставленным голосом представил нашу доску. И толькотеперь я оценила красоту и торжественность момента. Слова плыли в пространстве,сталкиваясь друг с другом и удачно друг друга дополняя: картина “ВсадникиАпокалипсиса”…. Пятнадцатый век… дерево, масло… Нидерланды… Лукас ван Остреа попрозвищу Устрица… Первоначальная цена…

Я видела сотовые телефоны в руках агентов, таблички сномерами, напряженно склонившиеся головы, бычьи затылки и бычьи лбы участниковторжища. Только Титова не было среди них. Первыми сошли с дистанции расчетливыеиностранцы: имя Лукаса Устрицы было вовсе не тем именем, ради которого стоилораздеваться до трусов. А после третьей перебивки цены отпали основныепретенденты из числа крупных коллекционеров: слишком высоки были ставки. Планкупытались удержать только двое: стареющий холеный банкир (его лицо периодическимелькало на страницах деловых газет) и молодой бизнесмен, темная лошадка изгазонефтяного стойла. Их торг был по-настоящему красив, а интрига закручена допредела. Наблюдая за ними, я забыла обо всем. Банкир повышал цену осторожно,цепляясь зубами за каждую лишнюю сотню; бизнесмен пытался сломить сопротивлениепротивника лихими кавалерийскими наскоками. Общими усилиями они преодолелирубеж в один миллион, и зал затаил дыхание.

— Старый хрыч его обставит, вот увидишь, — жаркопрошептал мне на ухо Лавруха.

— Свалится. Уж больно прижимист, — я была всецелона стороне молодого ретивого жеребца. Широта его души увеличивала мои и безтого фантастические комиссионные.

— Ничего. Курочка по зернышку клюет, — Лаврухапроявил завидную проницательность, которую я оценила много позже. — Парнишкане стайер, салага, помяни мое слово…

Я обвела глазами зал и сразу же выхватила из толпыХерри-боя. От него исходили токи ненависти и полуобморочного желания обладатькартиной. Волосы Херри-боя слиплись и намертво приклеились к черепу, кадыкпоршнем ходил в узком кожухе шеи, а глаза пожирали недосягаемых “Всадников”,выставленных на подиуме.

Если бы Херри-бой родился в России, то в его душе сейчасзвучали бы такты “Прощания славянки”. Через несколько минут картина уйдет смолотка, и ты больше никогда не увидишь ее, бедняжка Херри-бой.

Глухим расслабленным голосом банкир накинул еще пару сотен,и молодой человек неожиданно сломался, притих и покинул поле боя. Выездка иконкур были закончены для него навсегда. Аукционный жрец два раза ударилмолоточком и снова занес его для третьего удара. И тут случилось невероятное:никому не известная серая личность с последнего ряда подняла свою табличку. Ипредложила сумму, на сто тысяч превышающую последнюю цену. Лицо банкиранеожиданно превратилось в маску гнева: морщины на его лбу пошли волнами, акрылья носа раздулись, как паруса какой-нибудь фелюги; я даже испугалась, чтостарика хватит апоплексический удар. Он так и не смог перебить цену, заявленнуюсерой личностью с последнего ряда. Видит око, да зуб неймет.

Молоток в третий раз опустился на головы несчастныхсоискателей.

Картина ушла, а мы с Лаврухой в одно мгновение сталибогатыми. И зайцами проскочили в никогда не принадлежавший нам хай-класс.

— Красиво сработано, — выдохнул Лавруха, вытираягалстуком вспотевший лоб. — Беспроигрышная тактика…

— Ты о ком?

— О нынешнем владельце… Дождался критического момента исаданул старому хрычу прямо в яйца. Но для такой тактики нужно иметь железныенервы и быть профессионалом экстра-класса. Аукционным игроком. Похоже, что онработает на кого-то, не для себя покупает…

— Все-то ты знаешь, Снегирь!

— А ты смотри и учись. Такие игры, между прочим, тожевходят в систему профессиональной подготовки галерейщиков.

Я с удивлением уставилась на Лавруху. Я и подумать не могла,что Снегирь обладает такими познаниями в аукционных играх.

— Ну, что варежку разинула, миллионерша? —подмигнул мне Снегирь.

— Я даже не знала, что ты у нас такой крупныйспециалист.

— Ты еще многого обо мне не знаешь. Идем, шампанскогона радостях выпьем.

В холле Снегирь продолжил свою лекцию.

— Это же чистой воды психология, Кэт. Парень —физиономист от бога, да еще, наверное, с хорошим образованием. Наблюдает заучастниками торгов, выжидает момент. Ясно, что повышать ставки до бесконечностиникто не в состоянии. И максимальная сумма всегда прочитывается на чьей-тоалчной роже.

— Ты думаешь?

— Уверен. Когда предел наступает, игрока всегда что-товыдает.

— Как он мог увидеть, он же сидел на последнем ряду…

— Ты заметила, что у него был сотовый? Наверняка кто-тоиз команды сидел неподалеку от банкира с таким же телефоном. Или хозяин…

— Это только твои предположения, Лавруха.

— Не лишенные оснований предположения.

Я несколько секунд разглядывала Снегиря. В нем ровным счетомничего не изменилось: та же потешная рожа, те же толстые губы и не поддающаясяникаким бритвам поросячья щетина. Те же круглые и блестящие птичьи глаза(Лаврухина внешность всегда старалась соответствовать фамилии). Ничего неизменилось, и изменилось все. Я бросилась Лаврухе на шею, с трудом подавивторжествующий крик.

— Ты чего, Кэт?

— У нас все получилось, Лаврентий! Мы провернули этодельце, и мы богаты! Ты хоть это понимаешь?

— Если честно — нет. Пока не возьму их в руки, нашиденежки, ничему не поверю… Кстати, когда мы их получим?

— Не сегодня и не в ближайшую неделю. Ты же знаешь,есть еще куча формальностей… Да и вряд ли тебе кто-то выдаст наличными такуюсумму. Вычтут налоги, откроют счет, переведут в банк…

— Лучше заграничный. Швейцарский.

— Хотелось бы.

— Наконец-то я доберусь до Италии…

— А на рождественские каникулы сгоняем в Париж, —поддержала Лавруху я. — Возьмем Жеку, двойняшек и поедем… И еще вБарселону: мечтаю увидеть дома Гауди [17]. И весь остальной миртоже…

Мы сразу же покинули аукцион, свободные и независимыемолодые люди, и уже в дверях гостиницы столкнулись с Херри-боем. Он потерянностоял у кадки с экзотическим деревцем и курил (я еще ни разу не видела, чтобыон курил).

— Ну, уважаемый, вот все и закончилось, — сказалЛавруха.