Последним из вагона выпрыгнул Гусельников. Держа в одной руке автомат, другой он на ходу выуживал из кармана связку ключей. Его место было не на посту, не в окопе, а в небольшом кирпичном здании, где хранился весь боезапас заставы. Несмотря на негероическую должность, тыловик подвергался опасности ничуть не меньше, чем рядовой стрелок: достаточно шальной пули, чтобы все его хозяйство вместе с ним взлетело на воздух.

Пока Косихин раздумывал, занять ему место у бойницы четвертого поста или дожидаться Ратникова на месте, Лошкарев куда-то исчез. В отливающем антрацитом небе время от времени распускались яркие бутоны осветительных ракет.

Стихло. Напуганные собаки попрятались по своим конурам и больше не нарушали тишину.

Василий решил, что ему будет лучше вернуться на четвертый пост, укрыться под надежным бетоном. Но тут в темноте замаячили несколько фигур, послышался негромкий разговор, состоящий из междометий и отборного русского мата. Все правильно, в такой ситуации не до реверансов.

– Свои, – облегченно выдохнул Косихин.

К вагону подошли Некрытов и Костин. Следом за ними Портос и Громила под руки вели Белякова. Рядом, отдавая распоряжения, суетился Док.

Белякова осторожно подняли в вагон. Громила, стащив со шконки чей-то спальник, расстелил его в радийном купе.

Зайцев занялся раненым. Куда только подевалась его сонная медлительность. Движения Дока обрели быстроту и уверенность – это был совершенно другой человек.

С помощью проворного Громилы он быстро снял с Белякова куртку и теплый свитер, наполнил шприц сывороткой и, не обращая внимания на протест находившегося в сознании бойца, сделал противостолбнячный укол.

Некрытов наблюдал за работой Зайцева и одновременно слушал доклад Костина:

– Смена прошла нормально. Только вышли с блокпоста, из «зеленки» раздался негромкий хлопок, будто треснула сухая ветка, Беляков упал. Я подумал, что он оступился, но слышу – стонет. Догадался, что это работа снайпера. Затащил раненого обратно на блокпост и дал команду открыть огонь по «зеленке». Но, думаю, стрелок давно оттуда смылся. Шакалья тактика боевиков известна – укусил и быстрей делай ноги, покуда не пришибли.

– Комбат, – обратился к Некрытову доктор. – Рану я обработал, но требуется госпитализация. Ему нужна операция, а я не хирург. Здесь, в вагоне, его не прооперировать, не позволяют условия. Пуля застряла в плече…

– Понятно. Часа три потерпит?

– Полагаю, за шесть-семь часов ничего страшного не произойдет, но к обеду Белякова обязательно нужно положить на операционный стол, – ответил Зайцев.

Послышался шум. Возвращался Ратников со своими ребятами.

– На постах обстановка спокойная, Николай Николаевич, – доложил он командиру отряда. – «Зеленку» сейчас прочесывать нет надобности, снайпер наверняка уже в поселке винишком балуется, а мы на «растяжку» в темноте можем налететь запросто. Кусты проверим утром.

– С рассветом ты пойдешь на «Малыше» в Моздок. Белякову нужна операция, его надо быстрее доставить в госпиталь.

– Ясно. Сопровождение из первого взвода?

– Бери своих, – кивнул Некрытов. – Перед обедом вернетесь, времени для отдыха хватит. Кого думаешь взять с собой?

Ратников думал недолго. Сотня километров до Моздока, столько же обратно, итого – двести верст в тряском кузове «Урала». После нескольких часов отдыха заступать на суточное дежурство тяжеловато, надо обойтись минимумом бойцов.

– Группа сопровождения: водитель Трифонов, доктор, Шевчук и пулеметчик Бородин. Вместе со мной – пятеро, этого будет достаточно. За себя оставляю Портоса.

Сказать, что Косихин был потрясен ранением Белякова, значит ничего не сказать. Он был раздавлен и морально уничтожен. Сейчас на боковой вагонной шконке сидела только физическая оболочка человека, создавая обманчивую видимость бывшего старшины Косихина. Тревожным набатом в голове звучали последние слова Хафизы: «… пока ты на нашей стороне, пули будут лететь мимо. Запомни это, Василий».

Он имел возможность убедиться, что в сложившейся ситуации чеченцы способны на многое. В то время, когда газеты и телевидение трубят о наших успехах, они спокойно нападают на колонны федеральных войск, наносят ощутимые потери, пытаясь захватить отдельные единицы бронетехники. Вот тебе и кучка бандитов-отморозков.

Неспроста, ох неспроста произносила Хафиза свои последние слова. Теперь они воспринимались Василием, как грозное предупреждение; для нас не существует невозможного, откажешься минировать «Малыша» – будешь валяться на земле с простреленной башкой.

Когда до конца командировки оставалось меньше дней, чем пальцев на руке, смерть могла отыскать его где угодно. Факт и время рандеву зависело от того, заминирует он «Урал» или нет. Безумная жажда жизни охватила Косихина.

От нахлынувшего чувства безысходности хотелось плакать. В последние полчаса его подмывало плюнуть на все, подойти к Некрытову и сознаться во всех тяжких, тем самым предотвратить поездку «Малыша» в Моздок. Но удерживал страх возмездия за совершенное предательство. Необходимо остаться живым. Любой ценой. Пусть даже за возможность жить и дышать придется расплатиться жизнями собратьев по оружию.

Косихин тяжело поднялся и, шатаясь, словно пьяный, не поднимая ног, зашаркал на выход.

Мина была спрятана под сваленными в кучу бетонными перекрытиями, оставшимися после обустройства заставы и забытыми нерачительными хозяевами. У него хватило соображения не тащить ее в расположение взвода, где ее могли случайно обнаружить, а схоронить на улице. Кто знает этих абреков, возьмут и рванут радиомину прямо в казарме. Веры нехристям нет никакой.

Преодолевая жуткую боязнь быть укушенным змеей или еще каким-нибудь гадом, Косихин засунул руку глубоко под плиты и извлек холодный кругляш мины. Он решился. Будь что будет!

Временное пристанище мина нашла за пазухой бушлата. Он на секунду замер, вслушиваясь в ночь. Вязкая темень была абсолютно спокойной. Старшина обошел вокруг бетонного завала, осторожно миновал полуразрушенное здание туалета и подошел к хозяйству Гусельникова.

Почти вплотную к крыльцу притулился скособоченный дощатый забор, увитый колючим кустарником. Зная об этом, Косихин принял несколько ближе, чем следовало, и запнулся о ступеньки складского крыльца.

«Черт!» – выругался он про себя, сердце бешено заколотилось в груди: в тишине раздался звук открывающейся двери, по глазам резанул луч карманного фонаря.

– Ты, Косихин? – спросил Гусельников, о котором позабыли в суматохе ночного события. Не дождавшись отбоя тревоги, тыловик решил сам узнать оперативную обстановку на заставе и покинул свое логово.

– Ну, – замешкавшись, раздраженно отозвался старшина, прижимая локтем левой руки мину, норовившую соскользнуть на землю. – Погаси фонарь, ненароком словишь пулю снайпера.

– Чего шляешься, где не следует?