не приговор. В годы нашего формирования мозг настраивают правила и символы реальности, в которой мы родились. Опыт начала жизни так или иначе направляет нас к тому, чтобы стать людьми определенного типа с определенным набором убеждений, интересов и отношений с окружающим миром. Это помогает определить собственный режим игры. Антрополог профессор Адри Куссеров провела увлекательное исследование влияния социального класса на родительское поведение. Она наблюдала за белыми родителями в трех районах Нью-Йорка: населенном малоимущими Квинсе, где «невозможно было ходить в босоножках из-за осколков ампул от крэка, усыпавших улицы», патриотическом рабочем Келли, где обитали в основном жители с ирландскими, немецкими и итальянскими корнями, «безопасном и аккуратном сообществе», чьи жители гордились им, и, наконец, в Парксайде, богатой части Манхэттена.

Детей бедняков из Квинса и детей рабочих из Келли учили, что игра будет жесткой, а успех требует стойкости. Среди недопустимых качеств молодежи здесь называли «испорченность», «распущенность», «нытье», «малодушие», «изнеженность», «мягкость», «сентиментальность» и «слабоволие». Одна мать из Квинса рассказала профессору Куссеров, что «не следует обращать особое внимание на эмоции и слишком нянчиться с детьми, чрезмерно их хвалить. Мы же не хотим, чтобы они выросли неженками». Во время одного из интервью, когда четырехлетняя девочка пролила виноградный сок, ее мать заорала: «Отлично, Лаура, просто отлично! А теперь вытри, пока я тебе не врезала». Детей в Квинсе и Келли также учили соблюдению краеугольной статусной иерархии «родитель – ребенок». «Более низкий статус детей проявлялся и в отсутствии доступа ко всем частям дома и предметам мебели (например, нельзя было заходить в родительскую спальню, подходить к обеденному столу для гостей, к отцовскому креслу), и в том, что дети должны были говорить с родителями почтительным тоном».

В обеих группах статус присваивался за максимальное проявление стойкости. Однако мотивы объявления стойкости таким важным принципом у родителей из разных районов серьезно отличались. В Квинсе стойкость требовалась, чтобы выработать у детей силу характера, которая поможет им защитить себя от полного разрушения на нижних ступенях игры. Родители из Квинса «считали, что держат оборону в джунглях, полных испорченной молодежи и насилия». В Келли стойкость принимала более оптимистичную форму. Там она нужна была, чтобы прорываться вперед, к высокостатусным играм. Родители хотели, чтобы детям хватало силы характера «пробовать новое», «стоять на своем», «брать от жизни больше», «пробиваться», «идти за мечтой». «Я хочу, чтобы мои дети четко стремились ко всему, что могут получить, – и не просто так взять, а заработать», – услышала Куссеров от одного из родителей.

А вот в благополучном Парксайде растят игроков совершенно иного типа. Там в детях видят не маленьких воинов, а нежные бутоны, которым предстоит «раскрыться навстречу миру и успешной карьере». Родители подчеркивали «хрупкость личности ребенка, необходимость особой заботы, ресурсов, простора для игр и нежных прикосновений, чтобы помочь этой уникальной личности „расцвести“ и раскрыться в полной мере». Одна из матерей, прочитав историю о том, как 12-летнюю девочку отчитали за то, что она не поблагодарила за вечеринку по поводу своего дня рождения, буквально содрогнулась при одной только мысли об этом. «Моя дочь была бы так поражена глубоким чувством вины, что я никогда бы с ней так не поступила. Мы наделены огромной властью над нашими детьми, особенно в том возрасте, когда они так уязвимы».

В Парксайде детей не заставляли соблюдать иерархию «родитель – ребенок», а наоборот, учили равенству. Одна из матерей рассказала, что, обращаясь со своей дочерью как со взрослой, она «присваивает ей определенный статус в семье, дает почувствовать себя на равных, понять, что ее чувства так же важны, как и чувства остальных». Куссеров отметила различные техники, поощряющие такое мышление. Например, дети называют учителей по имени, родители советуются с ребенком при решении семейных проблем, детям позволяют «учить родителей», а взрослый спрашивает ребенка: «Как я могу помочь тебе получить то, что ты хочешь?» Один из отцов говорил о дочери: «Во мне глубоко сидит чувство, что я не имею права ее наказывать… Я сознаю разницу наших весовых категорий и не считаю, что имею право давить на нее, когда мы в чем-то не согласны, только потому, что я крупнее, сильнее и больше всего знаю». Его дочери было три года.

Матери и отцы из каждого района желали своим детям самого лучшего, но родители Парксайда – действительно лучшего. «Меня не интересует нормальное, меня интересует лучшее, – говорила одна из мам. – У моей дочери выдающиеся способности к шахматам и к фигурному катанию, и за все это я плачу кучу денег, чтобы она могла добиться успеха». Однако по иронии судьбы результаты исследования Куссеров показали, что у детей, с которыми взрослые обращались как с хрустальными и считали их равными себе, хуже обстоят дела с ощущением стабильности. «Некоторым детям Парксайда очевидно не хватает чувства безопасности, защиты, уважения и смирения, возникающих, когда человек понимает, что находится не на вершине иерархии», – писала Куссеров. Этим детям говорили, что они хрупкие, и они чувствовали себя хрупкими, но в то же время автоматически заслуживающими элитного положения. Исследование Куссеров было опубликовано в 2004 году. Она утверждала, что удивительная смесь хрупкости и исключительности, судя по всему, является признаком стремления к статусу некоторых наиболее привилегированных современных взрослых.

В раннем детстве наше стремление к статусу часто принимает форму доминирования, когда мы требуем того, чего хотим, а если нам отказывают, пытаемся навязать свою волю с помощью слез, истерик или зубов. А в подростковом возрасте мы начинаем играть во взрослые игры. Мы покидаем семейную иерархию ради новых соревнований. Наступает наше время присоединиться к игре.

По крайней мере в развитых странах игры, к которым мы присоединяемся в юношестве, обычно имеют форму тусовки или группы ровесников[31] – людей, с которыми нам комфортно играть. Это начинается в подростковом возрасте отчасти из-за изменений той зоны мозга, которая делает нас гораздо более чувствительными к оценкам окружающих. Нас начинает тянуть к наградам в виде одобрения окружающих, а их неприятие пугает. Эта неожиданно возникающая чувствительность к репутации делает подростков особенно склонными к застенчивости и стыдливости. Нейропсихолог профессор Сара-Джейн Блэкмор пишет о том, что в возрасте с 11 до 14 лет подростки «всё чаще осознают, что другие имеют возможность их оценивать, и в результате могут преувеличивать, считая, что их оценивают куда чаще, чем это происходит на самом деле».

По мере того как мозг подростков продолжает меняться, они начинают ощущать присутствие «воображаемой аудитории», постоянно наблюдающей за ними и оценивающей их, и это чувство «не ослабевает даже с началом взрослой жизни».