– Прям по методичке. Добрый следак…

– Я не следак. И для меня главное – доверие между нами.

– Доверие основано на делах. Не особо ощущаю.

И она поднимает обе руки. Они скованы наручниками. Самарин встает, идет к ней, он берет салфетку и сам осторожно утирает каплю крови.

– Вы все время пытаетесь представить Меглина добрым безобидным сумасшедшим. Эту тактику обычно выбирают близкие серийных убийц. Матери. Жены. Сначала не замечают. Потом – оправдывают.

– Он не был опасен.

– Но тогда, в Аркадьевске, – это ведь Меглин подтолкнул психически неуравновешенного человека к убийству. Этого вы не будете отрицать?

Есеня молчит, но потом отвечает.

– Нет. Не буду.

– Как, вы считаете, надо жить? По закону? Или по совести?

– По закону и есть по совести.

– Ой-ой-ой… Хорошо, пример. Вы поймали богатого подонка. Педофила. И знаете, что он откупится. И продолжит. По закону. А по совести у вас в руках пистолет, и вы ему яйца можете отстрелить. При попытке к бегству. Ваш выбор?

– Давайте к делу вернемся.

– А мы от него не уходили. Ответьте.

– Я ответила.

– Это вопрос с подвохом. Знаете, как… купите ли вы билет в автобусе, зная, что на маршруте нет контролеров. Никто не купит. Зачем? Я не пытаюсь вас подловить, я просто хочу, чтобы вы отвечали мне предельно честно. Это единственное условие, при котором я смогу вам помочь.

– По совести.

– Тогда вопрос – по чьей?

Есеня возвращается в раннее утро, когда она позвонила Худому из Аркадьевска. Он закрывал машину, шел к конторе, говоря по телефону.

– Стеклова, у Меглина эта штука, с головой, не заразная, случайно? Ты от него не подхватила? Бациллу?

– Вы сами настаивали, чтобы я его с собой взяла. Мне нужна повторная экспертиза…

– Его же месяц, как похоронили!

– Значит, эксгумация.

– А повод есть?

– Убийства связаны с серией семилетней давности, и я проверяю самую простую версию. Так что потяните за ниточки.

– Запрос пришли. Что смогу – сделаю.

Меглин стучит в дверь своего номера. В ответ тишина. Еще раз. Открывает дверь. В номере пусто. Окно открыто, ветер колышет занавеску. Меглин меняется в лице. Быстро уходит по коридору. Ляля торопливо идет по обочине. Входит в лес. Вот и дом Пасюков. Ляля достает зеркальце из сумочки, торопливо приводит себя в порядок, чуть не спотыкаясь на каблуках, – и видит в зеркале позади себя мелькнувшую тень. Оборачивается. Лес здесь негустой. Через деревья она видит в ста метрах Карякина. Он стоит и смотрит на нее, и здесь, при свете дня, он выглядит еще страшнее, чем представлялся ей. Грязное, покрытое пятнами воспаленных лимфоузлов лицо, борода, тяжелый взгляд. Ляля примерзает к месту, парализованная ужасом. Карякин прикладывает палец к губам и делает шаг вперед. Еще шаг. Еще.

– Что тебе надо…

– Тихо… Тихо… Пойдем.

– Нет! Помогите! – Она кричит и бросается от него к дому. Он – за ней.

– Стой!..

Она почти сразу спотыкается на каблуках и падает, пытается подняться, он нагоняет ее и хватает за руку, она плачет, дерется, кричит, в ужасе отталкивает его, бросается прочь, но он хватает ее за локоть, и она снова падает, и теперь не поднимается, а только отползает к толстому дереву, а он отводит полу куртки и достает дробовик.

– Не-е-ет!..

Он вскидывает дробовик и стреляет в охранника, выросшего позади Ляли. Но тот успевает спрятаться за дерево, двое других охранников открывают по Карякину огонь из пистолетов – он убегает, прячась за деревьями.

– В порядке?.. – охранник кричит Ляле, и та испуганно кивает. – К дому давай!..

Ляля бежит к заднему двору дома, в открытую калитку, где еще один охранник, вооруженный дробовиком, просто заталкивает ее во двор, за себя, продолжая цепко смотреть в лес. Ляля проходит несколько шагов внутрь и останавливается, увидев Андрея, Анжелу и Ваню – все трое стоят у заведенного джипа, готовые выехать в любой момент. Пауза. Ляля испуганно кивает. Смотрит на Андрея заискивающе, с мольбой.

– Андрюша, здравствуй… Здравствуйте, Анжела Михайловна…

Анжела смотрит на нее с откровенной неприязнью и не отвечает. Но Андрей кивает ей, и она улыбается, довольная этой подачкой. За его спиной Ляля видит Ваню. Их разделяет всего два десятка метров, и это – самое близкое расстояние, с которого она видела сына в последние годы. Ляля поднимает руку в приветствии, хочет обратиться к сыну, но голос изменяет ей, она шепчет неслышно:

– Ванечка…

Только сейчас она понимает, что, наверное, ужасно выглядит, и торопливо стирает потекшую тушь, и не может удержаться, и снова плачет. Анжела усаживает мальчика в машину и закрывает дверь.

– Мы сейчас уедем. О тебе позаботятся.

– Андрюша, я… Можно я поговорю с ним?.. Пожалуйста…

Андрей качает головой. Ляля плачет.

– Ну, что мне сделать, а?.. Я… ничего не хочу уже, пусть он будет с тобой, ему лучше с тобой, не говори ему даже, кто я… Но дай я с ним поговорю… Один раз… Один раз, ну что тебе стоит?!

Андрей смотрит на нее, сомневаясь, но наконец решается:

– Хорошо, вы увидитесь…

– Спасибо!..

Она подходит ближе, ловит его руку, пытается поцеловать, встать на колени, он удерживает ее, выдергивает руку.

– Не надо!.. Я не хочу, чтоб он тебя видел такой. Ясно?..

Анжеле не нравится то, что происходит, она смотрит на Андрея и Лялю, словно не веря своим глазам. Выйдя из ступора, делает шаг к нему и хватает за локоть.

– Андрей…

– Хватит!! – Он орет на нее, она дергается и подается назад испуганно.

– Отца нет. Теперь я решаю.

Воцаряется тишина. Андрей говорит Ляле, которая кивает каждому его слову:

– Приведи себя в порядок.

– Да!.. Я поняла! Я все сделаю!..

– Я с тобой свяжусь.

Из леса возвращается один из охранников, запыхавшийся и сообщает, что Леший ушел. Андрей кивает в ответ и садится в машину.

Ляля, в форменной полицейской куртке на два размера больше, которую кто-то по доброте душевной набросил ей на плечи, сидит, нахохлившись, на месте посетителя перед чьим-то столом. Пустой взгляд в никуда – вздрагивает, когда Меглин протягивает ей стаканчик с чаем.

– Ты чего убежала. Не попрощалась даже. Так же не делается. Держи.

– Это что?

– Чай, но… я туда добавил.