Виолетта быстро открыла ей дверь и провела в мастерскую:

– Надеюсь, ты не возражаешь, если мы посидим здесь. Мне нужно к завтрашнему дню доделать эту шляпу.

Элен взглянула на розово-пурпурную фетровую шляпу, чем-то напоминавшую шлем. К шляпе была пришита тонкая вуаль.

– Это для кого?

– Да так, – уклончиво ответила Виолетта.

Элен смотрела на подругу, решая, стоит ли допытываться. Решив, что стоит, она сказала:

– Давай, Виолетта, не таись. Уж мне-то ты можешь рассказать.

– Если тебе настолько любопытно, это для немецкого офицера, – вздохнула портниха.

Элен искоса посмотрела на нее и на фетровые цветы, которые Виолетта пришивала к шляпе.

– Он носит такие шляпы?

– Нет, конечно, – удивилась вопросу Виолетта. – Жуткая штучка, правда? – (Они засмеялись.) – Это для его жены. Как только узнал, что я работала у парижского кутюрье, сразу примчался ко мне.

Виолетта склонилась над шитьем.

– Я думала, мы с тобой обе решили ничего для них не делать, – сказала Элен.

Виолетта подняла голову:

– Ты выхаживала раненых немцев.

– У меня на то была веская причина. Я хотела, чтобы Уго освободили.

– Знаю, мои слова тебе не понравятся, но у меня тоже есть причины.

– Причины?

– Ко мне заказчики не стоят в очередь. Я должна еще думать и о Жане-Луи.

– О лекарствах для него?

– Да, и еще о специалисте, к которому я его вожу.

– Ты по-прежнему ездишь в Париж?

– Нет, нашла врача поближе. В Сарла.

Элен помнила, как Виолетта впервые появилась в Сент-Сесиль. Модная парижанка в туфлях на высоком каблуке, гардероб который состоял из элегантных платьев и пальто с меховыми воротниками. Поначалу патриархальная французская деревня приняла ее в штыки. Что заставило ее переехать сюда в середине войны? Об этом Элен не знала до сих пор. Конечно, свои секреты есть у каждого, однако Виолетта никогда не рассказывала о прошлом. Но поскольку она была превосходной портнихой и модельером, деревня постепенно приняла ее. Она умела из старых занавесок сшить замечательный наряд и переделать старое платье так, что оно выглядело как новое. Виолетта следила за собой, всегда элегантно одевалась – настоящая soignée[28] – и была приветлива со всеми. Порой она казалась Элен пустоватой и поверхностной; наверное, потому, что сама Элен недотягивала до такой изысканности. От привычки хмуриться у нее уже появились морщины между бровями, тогда как лицо Виолетты оставалось гладким.

Вот и сейчас Элен нахмурилась.

– Я видела, как от тебя выходил эсэсовец. Что-то случилось или… это и есть заказчик шляпы?

– Да, заказчик шляпы, – кивнула Виолетта.

Решив больше не трогать щекотливую тему, Элен достала из сумки красное платье и показала Виолетте искромсанный подол.

– Боже мой! Кто ж это измывался над ним?

– Мы нашли его в таком виде, – пожала плечами Элен. – Ты бы смогла его починить?

Виолетта принялась разглядывать платье:

– Вернуть ему прежний вид я не сумею, но могу обыграть это вставками другой ткани.

– Такого же цвета?

– Нет. Не совсем такого. Будь мы в Париже, я бы подобрала точный оттенок, а здесь мои запасы ограниченны. У меня есть рулон винно-красного шелка. Вполне подходит для вставок.

Элен засомневалась. Виолетта потрепала ее по руке:

– Не беспокойся. Я верну платью былую красоту.

– Я заплачу тебе за работу.

– Ни в коем случае. Мы же подруги. А чье это платье?

Элен почесала в затылке:

– Скорее всего, нашей матери.

Виолетта с восхищением смотрела на платье.

– На нем парижский лейбл. – Она отогнула воротник и показала Элен.

– Должно быть, ты скучаешь по Парижу, – сказала Элен, заметив грусть, мелькнувшую на лице подруги; Виолетта отвела глаза. – Скажи, тебе одиноко здесь? Ты чувствуешь свое одиночество?

– Это не так уж и плохо. Есть вещи похуже. И потом, у меня есть мой дорогой малыш.

– И еще у тебя есть я. Ты это знаешь.

– Конечно знаю, – улыбнулась Виолетта. – Спасибо.

Элен продолжала думать о сказанном, глядя на идеально симметричное лицо Виолетты, ухоженные брови, высокие скулы и лебединую шею. У Элен были сестры и работа с Уго, а у Виолетты – малолетний сын и больше ничего. Надо все-таки спросить, почему она уехала из Парижа. Но оттуда уехало столько народу. Наверное, Виолетта не чувствовала себя там в безопасности. Элен оглядела маленькую мастерскую: искусно подобранные катушки с разноцветными нитками, рулоны тканей, плетенки тесьмы и три наполовину готовые шляпы. Кто же их заказал Виолетте? Подумав, Элен решила не спрашивать. Виолетте надо как-то зарабатывать на жизнь. Кто дал Элен право судить ее?

Виолетта отложила странную шляпу с вуалью и сказала:

– Давай перекусим. Я готовлю жаркое из кролика.

– Совсем забыла. – Элен полезла в сумку. – Флоранс испекла печенье для Жана-Луи.

– Как мило с ее стороны. – Виолетта потянулась за пакетом с печеньем.

– Скажи, а почему ты решила уехать из Парижа? – не удержавшись, спросила Элен.

– Решила? – невесело рассмеялась Виолетта. – У меня не было выбора.

И вдруг, словно по сигналу, проснулся ее малыш и позвал мать.

– Извини, – вздохнула Виолетта. – Пойду взгляну, как он там. Сейчас он часто просыпается. Все из-за кашля. Проходи на кухню.

Элен послушно прошла на кухню, которую правильнее было бы назвать кухонькой. Ставни на окне были закрыты, задняя дверь – заперта. У стены стоял столик, за которым едва помещались двое. Виолетта успела его накрыть. На сушилке стояла рюмка с остатками красного вина. Элен помешала в кастрюле и уселась ждать.

Скромное хозяйство. Наверное, в Париже ее подруга привыкла совсем к другой жизни. Виолетта приехала в Сент-Сесиль в сорок втором, а массовый исход парижан случился летом сорокового. Тогда сотни тысяч брели по дорогам, а немецкие самолеты безжалостно расстреливали их на бреющем полете. Виолетта почему-то осталась, продолжая шить и вышивать в своем парижском ателье… пока обстоятельства не заставили ее перебраться сюда.

Когда Виолетта появилась на кухне, Элен вспомнила, что не спросила насчет дивана.

– Мы с Флоранс попытались тут сменить обивку и набивку дивана. Распороть-то распороли, но дальше умения не хватило.

– Вам помочь?

– Если тебе не сложно.