– Тут еды нет, дружок.

Пес выскочил из палатки, повинуясь свисту хозяина, и умчался, разбрасывая песок во все стороны.

– Вообще-то тут не кемпинг. Тут нельзя ставить палатку. Какая гадость, спать в общественном месте.

– Да, доброе утро, и вам хорошего дня.

Владелец собаки утопал восвояси, преследуемый прыгучим мохнатым шаром. В попытке стряхнуть с палатки осевшую на ней влагу мы сумели только размазать песок по мокрым внутренним стенкам, в итоге сдались, скатали ее в шарик и в утреннем свете отправились в путь. Морские птицы улетели в море, собачники ушли по домам завтракать, а мы завернули за угол мыса Степпер, и на краю обрыва нас поприветствовал ветер.

Мы вполне могли бы пропустить мыс Степпер, срезав угол и пойдя напрямик к скале Ганвер. Но наши ноги сами собой следовали тропе: нас тянула на запад пыльная пуповина, позволявшая нам существовать вдали от чужих глаз в этой узкой полоске ничьей земли. Впереди показался мыс Тревоз, а в сторону юга уходили, теряясь в дымке, бесчисленные каменные мысы, которые нам еще только предстояло преодолеть.

Здесь буйствовал тамариск, которым были усажены местные каменные изгороди; его пушистые ветви ласково гладили воздух. Тамариск мягче, нежнее и приветливей, чем дрок и папоротники, которые мы видели к востоку отсюда, и тем не менее это стойкий и выносливый кустик, одинаково гибкий и в бриз, и в бурю. Его ветви укрывали скамейку, на которой лежала груда лохмотьев, а рядом стояли магазинные тележки, полные пожитков, и над ними роились мухи.

Это был старик – а с ним и вся его жизнь, упакованная в полиэтиленовые пакеты.

Он не шевелился. Как кролик в живой изгороди, разодранный воронами, окруженный роем мух, полный вылупившихся опарышей, высосанный изнутри и вернувшийся в жизненный цикл. Мы стояли возле тела, лежавшего на скамейке, ощущая свое место рядом с ним, свое место в жизненном цикле, одной ногой в зарослях гниения.

– Отвалите. – Похоже, он все же не мертвый.

– Приятель, тебе что-нибудь нужно? У меня есть хлеб.

– Отвалите.

– Может, шоколадный батончик?

– Оставьте на скамейке и отвалите.

Мот выложил на скамейку у лохмотьев половину наших продовольственных запасов, и мы ушли, усилием воли заставив себя повернуться спиной к мухам. Это не наша участь – пока еще не наша. Но кто знает, что могло бы случиться, если бы мы остановились и задержались чуть дольше нужного?

* * *

Мы выпросили немного воды у спасателей в заливе Харлин. Они приезжали из Южной Африки и Австралии, чтобы летом следить за незадачливыми отдыхающими на пенопластовых буги-бордах, а зимой, как гуси, возвращались на юг. Вот бы и нам отправиться куда-то в теплые края, прежде чем наступит зимний холод и темнота. Мы ушли от спасателей, завидуя их легкой жизни, и пересекли широкую полосу светлого песка, добравшись до пласта каменистой породы по другую сторону залива. Сложив свою вонючую грязную одежду в полную воды каменную выбоину, мы оставили ее отмокать, а сами с визгом прыгнули в пенистые волны и долго плескались в них, отмываясь дочиста, покрываясь солью. Оазис ясности: прозрачная вода, волнистый после отлива песок, свобода от времени.

Улегшись на камнях, разложив вокруг одежду, высохшие на ветру, просоленные, мы проспали до середины дня. Проснувшись, мы обнаружили, что прилив отрезал нас от суши, причем в компании большого семейства. Пока мы вместе взбирались на скалу высотой метров двадцать, дедушка рассказывал, что у них традиция – приезжать в Харлин и жить тут в туристическом автоприцепе. Эта традиция зародилась, еще когда его дети были такими же маленькими, как сейчас внуки. Наверху они прошли через широкие железные ворота на организованную стоянку для автотуристов и растворились в этой огромной, забетонированной и ярко освещенной парковке. Спали они, конечно, в концентрационном лагере, но хотя бы дни проводили на пляже. Мы повернули направо – берег звал нас вперед.

Маяк Тревоз ослепительно сиял в свете вечернего солнца, невыносимо яркий на синем фоне. Лежа в сухой траве, обдирая с носа шелушащуюся кожу, я чувствовала, как большинство моих потребностей куда-то ускользают. Меньше хотелось пить и есть, меньше хотелось всего на свете. Мы крепко проспали до вечера, а разбуженные прохладным ветром двинулись дальше, вниз, к идеальному пляжу, окруженному песчаными дюнами в зарослях высокой травы. Мы поставили палатку на траве, надеясь, что она защитит нас от холода, и открыли двери настежь, чтобы ветер высушил промокшую ткань.

Начался прилив, и безупречные волны одна за другой покатились на пляж. И тут появились они. Затянутые в неопрен фигурки, у каждой под мышкой доска для серфинга – они бежали с дороги, с тропы, из-за дюн, отовсюду, неуклюже раскачиваясь, когда порывы ветра ударяли им в доски. Оказавшись в воде, они выгребли за волнорез, сбившись вместе, как косяк черных рыб. Затем пришли волны, и от общей массы по одной стали отделяться стройные фигурки: каждая поднималась во весь рост, становясь единой с поднимающейся и опускающейся волной, элегантно катясь до самого мелководья. Люди, превратившиеся в морских танцоров.

Мы сидели у входа в палатку, завернувшись в спальные мешки, пока не стемнело и не исчезли последние сёрферы. Отлив уводил воду всё дальше от берега, и пока море медлило перед возвращением, на пустой пляж спустились птицы. Теперь он принадлежал только им, и они всю ночь бегали, перекрикиваясь, по обнажившейся полоске между пляжем и водой.

Наутро вся наша палатка вновь покрылась влагой, но на этот раз мы решили дождаться, пока она высохнет, попивая чай и глядя на собачников и первых утренних сёрферов. Затем Мот спокойно выбрался из палатки безо всякой помощи, и мы убрали ее. Голод никуда не делся, но теперь мы скорее наблюдали его, чем ощущали, так же как ноющие суставы и твердеющие мозоли.

* * *

С запада продолжали нестись порывы прохладного ветра, взбивавшие море в пену там, где оно бросалось на крошечные каменистые островки у самого берега. Островки становились всё больше, пока не превратились в легендарные Бедрутан Степс, камни, по которым ходил сказочный гигант Бедрутан. Никто точно не знает, кто придумал эту легенду: древние жители Корнуолла или же Национальный фонд объектов исторического интереса, который теперь успешно продает мало чем примечательное скопление камней множеству туристов. Среди местных мы слышали недовольные высказывания в адрес Национального фонда, который владеет третью с лишним береговой линии Девона и Корнуолла – их выкупила организация Проект Нептун, чтобы уберечь береговую линию от застройки. Жаловались на то, что Фонд вводит слишком много ограничений и не понимает потребностей местного населения, которому нужно как-то зарабатывать на жизнь. Я знаю, что такое зарабатывать на жизнь сельским хозяйством, и это нелегко. Мне также случалось бывать в заливе Мазер-Айви, где построили туристический парк, и берег абсолютно точно нуждается в защите от подобной участи. Но проходя мимо переполненного кемпинга для автотуристов, каменных дорожек и кассовых аппаратов, я невольно думала о двойных стандартах.