Разумеется, памятник поставили людям, погибшим во время войн. Мертвым, ушедшим, не имеющим возможности себя пожалеть. Я затянула покрепче ремни рюкзака, усилием воли заставила замолчать жалобный голос в своей голове и пошла дальше. Жизнь происходит прямо сейчас, сию минуту, и больше у нас ничего нет. А больше нам ничего и не нужно.

* * *

Тропа спустилась в городок Ползит – бесконечную строительную площадку. Новые постройки, ремонт, надстройка, стройка, стройка, стройка. Перед нами простирался длинный пляж: от залива Деймер до маленького парома у городка Рок, где нам предстояло перебраться на другой берег. Был отлив, и широкая река Кэмел как раз превратилась в двухполосное шоссе для лодок и гидроциклов. Сколько стоит билет на паром, мы не представляли. Я была уверена, что нескольких монеток у меня в руке будет недостаточно, но молилась, чтобы их хватило и нам не пришлось бы много миль идти в обход, до моста Уэйдбридж. Мот сбросил рюкзак и сел на песок.

– Что-то у меня голова кружится. Когда нам придут деньги?

– Может быть, завтра, но я не уверена. Мы продержимся, если будем пить воду.

– Не знаю, я как-то странно себя чувствую.

Хотя Мот и похудел, росту в нем все еще было сто восемьдесят восемь сантиметров, и продолжать идти на пустой желудок он не мог. Я снова взглянула на монетки в кошельке и решительно отправилась по песку к маленькому пляжному магазинчику.

Магазинчик был до отказа набит ведерками, сетями, детьми и родителями. Я прочесала полки в поисках самой дешевой еды – ничего, кроме сладкого, но и его цена показалась сравнимой с меню пятизвездочного ресторана, и обдумать покупку надо было крайне внимательно. Я остановила выбор на шести сливочных батончиках, каждый по двадцать пять пенсов, – их можно было растянуть на целый день. Когда я открыла холодильник, меня обдало ледяным воздухом, и я на секунду прижала к виску бутылку газировки, мокрую от конденсата и замечательно холодную. Поставив ее на место, я встала в очередь. Длинную очередь. Я стояла возле самой двери. Девушка за кассой не отрывала взгляда от своего аппарата. Вокруг бегали и шумели дети, отвлекая на себя внимание. Очередь не двигалась. Я все еще была возле двери. Монетки жгли мне руку… И я ушла. Я шла по песку к Моту – быстро, но спокойно и не привлекая к себе внимания, а на лбу у меня горела вывеска «воровка».

– Пошли, дойдем до парома, посмотрим, сколько он стоит. – Я помогла Моту встать, чтобы как можно скорее убраться из этого места.

– Ты разве не хочешь что-нибудь съесть прямо сейчас?

– Нет, там дальше может быть тень, к тому же вдруг мы раздобудем воды, пока будем ждать. – Просто уйдем отсюда скорее, Мот. Воровка, воровка, воровка. Вот и все, рубикон перейден. Теперь я настоящая бездомная – грязная, голодная, да еще и воровка. Социальный изгой.

– Съешь одну на ходу, вдруг это поможет тебе ускориться.

Воды на месте не оказалось, зато билет на паром стоил меньше двух фунтов за человека. У меня осталось ровно столько, чтобы вернуться и заплатить за батончики, но я тихонько сложила монетки обратно в кошелек.

На скалистом берегу по ту сторону реки примостился городок Падстоу. Еще одна бывшая рыбацкая деревня, которая теперь известна скорее рыбными ресторанами Рика Стайна[17], чем своими уловами. Туристы, которых привозили сюда целыми автобусами, слушали уличных музыкантов, в невероятных количествах поедая жареную треску. Рик, похоже, скупил всю деревню, потому что его имя значилось на ресторане, кафешке, пабе, бистро, булочной – практически все местные заведения утверждали, что имеют к нему отношение. Мы сидели на каменном ограждении на набережной, свесив ноги вниз, слушая, как молодые музыканты исполняют кавер-версии известных рок-баллад, глядя, как их гитарные чехлы наполняются мелочью и банкнотами.

– Жаль, я свою гитару не взял.

– Жаль, что ты так и не научился на ней играть.

– По-моему, они не играют, это фонограмма.

Запах еды был неизбежной пыткой. После недели на одних макаронах аппетит у нас был неважный, да и наедались мы куда быстрее. Но сейчас нас со всех сторон окружала еда, и это было невыносимо, а виртуальный прием пищи никак не помогал утолить настоящий голод.

– Ну что, пойдем? Не могу больше на это смотреть.

– Давай перед уходом проверим счет в банке. На всякий случай.

– На какой такой случай?

Баланс вашего счета составляет 32 фунта и 75 пенсов. Сумма, которую вы можете снять сегодня, составляет 30 фунтов.

Не 48 фунтов, которые мы ждали, но нам было все равно: куда делись еще 16 фунтов, откуда взялись эти 32, и то, что сегодня вторник, а не четверг, – счастливые, мы держали банкноты в руках, словно драгоценные камни.

Мот купил еще несколько пачек ибупрофена, и мы вернулись в гавань, чтобы съесть порцию жареной картошки от Рика Стайна.

– Ну и как тебе?

– Ничего, на вкус прямо как жареная картошка.

Мы выбрались из гавани, с трудом пробившись сквозь толпу – люди вокруг недовольно оборачивались и жаловались на наши рюкзаки. И хотя это оказалось безумно дорогое удовольствие, мы остановились купить мороженого и тут же выяснили, что забыли наполнить опустевшие бутылки водой.

– Спасибо, а можете налить нам воды в бутылки?

– Нет. Можете купить бутылку. Как мы можем бесплатно наливать людям воду, если мы ее тут же продаем?

Впервые нам отказались налить воды, и нас это поразило. Зайдя в паб на краю гавани, мы наполнили бутылки в туалете, а потом с облегчением покинули Падстоу, вернувшись на тропу.

* * *

В ту ночь мы поставили палатку среди песчаных дюн в бухте Харбор, надеясь, что нас не застанут врасплох собачники и прилив. С приливом река вновь сделалась полноводной, и кулички бегали щебечущими стайками туда-сюда по оставшейся им полоске песка. Чуть поодаль сбилась в кучку компания крачек, а еще дальше собирались на ночлег чайки-хохотушки. Разные виды не смешивались друг с другом, предпочитая добровольную сегрегацию.

Стоял сентябрь, к девяти вечера уже было темно, и ночи в палатке становились всё длиннее и зябче. Нам еще не доводилось спать на песке, и это неожиданно оказалось дико холодно. От холода невозможно было укрыться. Я натянула поверх длинных леггинсов короткие, потом две кофты, футболку с длинными рукавами, флисовую куртку, на голову надела конопляную шляпу с Ибицы – и все равно всю ночь тряслась как лист в своем сверхлегком летнем спальнике. С большим трудом я дождалась наступления утра, чтобы поскорей выбраться из палатки и двинуться в путь. Но меня все равно опередил мохнатый не то лабрадор, не то спаниель, вихрем промчавшийся по песку, опрокинувший кастрюльку с водой, стоявшую на плите, и нырнувший прямиком в палатку. Мот проснулся и сел, когда комок шерсти, обнюхав наши сумки, начал весело скакать по нему.