– Тебе нужен врач. Посиди тут, я пойду поищу кемпинг, поставлю палатку, а потом вернусь за тобой.

– Не нужен мне врач, мне бы просто попить побольше и отоспаться. Я пойду с тобой, я же должна за тобой присматривать.

– Прекрати немедленно. Я не Роуан и не Том, так что не надо строить из себя мою мамочку. Просто расслабься, Рэй. И посиди здесь.

Я свернулась в кресле и уснула. На секунду приоткрыв глаза, я увидела рыцаря на коне, но тут же уснула снова. Когда я проснулась, Мот уже вернулся.

– Я видела рыцаря. У меня галлюцинации?

– Наверное, или тебе это просто приснилось. Слишком много мы слышали россказней про короля Артура. В конце дороги есть кемпинг, я уже поставил палатку, пошли. Там есть душ.

– У нас нет денег.

– Я знаю.

* * *

С запада несся шквальный ветер, раздирая в клочья серую свору туч, прогоняя их на восток, в Девон, чтобы там наполняющая их вода пролилась на землю. Я стояла возле палатки в полной темноте, впитывая окружавшую нас стихию. Захваченная восторженным предчувствием бури, я чувствовала себя частью бесконечного танца молекул. Крошечная и огромная, плененная и освобожденная.

Я потомственный фермер, земля у меня в крови. Стоял конец августа – приближался сентябрь, вскоре мне предстояло бы согнать всех овец в огороженный угол поля, каждую поймать и перевернуть, подравнять им копыта, дать лекарство от глистов, подготовить овец для встречи с бараном. Вскопать землю, подготовить к засеву озимыми – так осень готовится к весне, чтобы дать отпор грядущей зиме. Я оказалась отрезана от этого привычного цикла, от знакомого распорядка своей жизни. Но даже в свободном плавании, оторвавшись от корней, я все равно его чувствовала.

В детстве родители как-то послали меня в поле, привести в хлев овцу и ее новорожденного ягненка. Мне нужно было взять ягненка на руки, и овца пошла бы за мной сама. Я подняла малыша и поняла, что овца вот-вот родит еще одного. Дожидаясь его, я легла в мокрую весеннюю траву, глядя в небо, на бегущие облака, совсем рядом с овцой, которая рожала второго ягненка, пока первый вставал на шаткие ножки. В тот момент я поняла, что едина со всем в мире: с червями в земле, с облаками в небе, – я была частью всего, я была во всем, и все было во мне. Никогда в жизни я не ощущала, что дикой природы нужно бояться или избегать. Наоборот, природа была моим укрытием, местом, куда я бежала в момент опасности.

Это отношение передалось и нашим детям. Они росли, как молодые деревца в бурю, качаясь под ее напором, но становясь от этого только крепче. Они прочно держались корней, но были сильными и гибкими; ветер указывал им направление, но не ограничивал. Теперь, когда мы лишились своей земли, сохранят ли они ее дары? Когда-то я боялась, что с потерей нашей земли и сама утрачу ту связь с реальностью, которую она мне давала. Я сидела в траве, а ветер гнал мимо мокрый воздух, завывал над головой, и опасная, своевольная, неконтролируемая, дикая сила ветра наполняла меня изнутри. В объятиях бури моя связь с землей вернулась с утроенной силой. Я почувствовала себя освобожденной, обновленной. Нет, эту связь невозможно утратить; я была одновременно всем – и бурей, и сухой пылью, и тонкими криками куликов. Все материальное, казалось, утекло у меня сквозь пальцы, но именно лишившись всего, я ощутила, как ко мне понемногу начинает возвращаться сила.

* * *

В дальнем углу кемпинга мы незаметно провели две ночи, а потом ушли, не заплатив. Я была еще очень слаба, но мне все равно стало намного лучше. Мы уверенно прошли мимо администратора и ни разу не оглянулись.

Оставив позади крепость Тинтейджел с ее легендами об Артуре, мы задержались у церкви святой Материаны, чтобы попить воды. Снова зазвонил телефон. Это была Роуан. Ей предложили работу в лондонской фирме, и приступать нужно немедленно. Но как она вернется в Англию? Она звонила нам уже из поезда: она сама все придумала и организовала.

По пути тут и там попадались сланцевые карьеры. Они были предвестниками грядущего, неминуемым свидетельством: человек всегда берет все, что хочет. Даже отходы добычи сланца пошли в дело: из них в Корнуолле складывали изгороди. В Уэльсе такая изгородь – земляной вал, с двух сторон обложенный сухой каменной кладкой, а сверху растут кусты – называется clawdd. Здесь же принято обкладывать земляной вал узкими камнями зигзагообразно, ряд с наклоном в одну сторону, ряд в другую. Глядя на эту кладку, мы особенно остро чувствовали, что попали в чужую местность, где люди живут совсем иначе и даже от дикой природы поколениями отгораживаются не так, как у нас дома. Мы шли и шли вперед между каменной стеной и морем, по полосе земли, которая принадлежала только нам.

Тропа резко спустилась к узенькому длинному пляжу Требаруит. Белые облачка приветливо сияли с неба, но море еще волновалось после недавней бури: оно продолжало разъяренно кидаться на каменный берег. В крошечном кафе продавалась жареная картошка. У нас оставалось 5 фунтов 75 пенсов, так что мы торопливо заказали две порции картошки и две кружки кипятка и сели среди сёрферов, у самой кромки волн. Посейдон встал на дыбы, а потом вновь опустился – ни дать ни взять ротвейлер на коротком поводке.

Дальше тропа повела нас вверх так круто, что я практически утыкалась носом в землю, пока мы шли мимо садиков, полных рыбацких сетей и буев. Наконец мы добрались до вершины скалы и встретили пару, присевшую перекусить огромными пирогами. С ними был потрепанный не то уиппет, не то грейхаунд, он терпеливо дожидался крошек. Рядом лежали два огромных рюкзака.

– Привет, походники! – Мужчина так спешил с нами поздороваться, что чуть не подавился. Наверное, они, как и мы, уже поняли, что настоящих походников на тропе не так-то много.

– Привет! – Мы ненадолго задержались, чтобы обменяться обычными вопросами и ответами. Они вышли из Тинтейджела и собирались идти еще неделю – куда дойдут за это время, туда и дойдут. Когда они спросили, куда идем мы, Мот уверенно ответил, что до Лендс-Энда, а может, и дальше. Их глубоко поразило, что мы отважились на путешествие по всему северному побережью, и, воодушевленные, мы двинулись дальше с новыми силами.

На большом лугу мы встретили толстенькие молодые грибы и собрали несколько пригоршней. В поросшей лесом лощине набрали кислых, еще не созревших ягод ежевики.

У зарослей папоротника стояла колли, уткнувшись носом в кусты, и лаяла. Проходя мимо, мы погладили ее приветливую морду, а она тут же отвернулась и снова принялась лаять на папоротник. Вокруг больше никого не было. Испугавшись, что ее хозяин свалился со скалы, мы внимательно осмотрелись, но ничего не увидели и отправились дальше. Вскоре мы увидели внизу, на пляже, группу людей, но не поняли, как они туда попали, потому что пляж был с трех сторон окружен скалами. Может, приплыли на лодке? Вдруг из кустов на песок спрыгнул мальчик, а вслед за ним уже знакомая нам собака. Наверное, на пляж вел потайной лаз. У нас не было сил его разыскивать, поэтому мы отправились дальше, то спускаясь в долины, то поднимаясь на гребни скал, пока солнце не начало садиться, окрашивая небо в персиковый, лимонный и лиловый тона. Мы поставили палатку на скале Баундс и поужинали макаронами с грибами, а закат за это время догорел, уступив место звездам, и чайки затянули свои протяжные вечерние крики.