Очень сомневаюсь…

— Прости, ты была такая смешная, — улыбнулся Никки, чем несказанно меня удивил.

— У тебя глаза двигались, — буркнула я.

— Да? — он растеряно почесал голову. — Надо же.

Пожалуй, так мне мог бы ответить один из братьев, но не молчаливый младший Холд.

— А в Эдинбург тебе нельзя, я же уже говорил, — тяжело вздохнул подросток и опустил голову, снова превращаясь в бледную тень самого себя.

«Он еще и мысли читает», — без особых эмоций подумала я.

Что-то подобное я и ожидала.

Николас смотрел в одну точку. Между ним и миром больше не было ни капюшона, ни длинных волос, и ничто не мешало видеть его ставшее в один миг мертвенно бледное лицо. Это на такой-то жаре.

«Бедный ребенок. С каким же грузом ты живешь», — я покачала головой, поднялась на ноги. Протянула ему руку и сказала:

— Пошли-ка лучше купаться, господин Холд.

Никки воспользовался предложенной опорой и встал рядом со мной.

— Я не читаю мысли, — заявило это чудо и добавило, — и я не ребенок!

— Конечно, — даже спорить не стала, взяла его за руку и пошла к воде.

В голове было пусто и звонко. У меня был целый ворох вопросов еще несколько минут назад, а теперь, когда я знала, что их даже озвучивать не нужно, все они куда-то выветрились.

«Вернее, расплавились», — посмотрела на небо. Ни одного облачка. Скинула сарафан.

— Правда, не читаю, — виновато улыбнулся мне Никки. Он тоже уже разделся и теперь светил смуглым торсом, загораживая мне солнце.

«Надо же, и когда он успел стать таким высоченным?» — подумала я, а Николас договорил:

— Это ты говоришь со мной мысленно, и у меня не получается от тебя закрыться.

— Хочешь сказать, я тоже сверхчеловек? — не поверила я.

— Нет, — он снова потер затылок. — Я вообще не уверен, что ты человек.

— Что? — глаза мои, полагаю, были у меня где-то на лбу. — И кто я по-твоему? Пришелец из космоса?

— Не знаю, — надулся Никки. — Женщина?

Я захохотала.

— А, ну да, действительно. Женщина. Разве женщина человек?

— Ты не понимаешь, — вздохнул Никки. — Ты не такая, как другие люди. С тобой — не больно.

Мне больше не было смешно.

Отдельное крыло, детские истерики, глубокие капюшоны и длинные волосы. Никки не переносил чужого внимания.

И теперь, кажется, я знала причину этих странностей.

Как же это страшно, быть в вечной изоляции и не иметь никакой возможности завести друзей. Обнять мать, сестру, жить обычной жизнью.

— Тебе больно, когда до тебя дотрагиваются? — спросила я и зачем-то спрятала руки за спиной.

Он внимательно следил за моим лицом. Меня захлестнуло волной жалости к младшему Холду.

— Уже нет, — улыбнулся мне Николас, сверкая белоснежными зубами.

Мы стояли на самом краю мостков. Никки расправил плечи, сощурился, и, увидев что-то в моих глазах, недовольно поджал губы, разом становясь старше и жестче.

«Копия. Копия Холда», — вновь подумала я.

— Не нужно меня жалеть, Алиана, — процедил Николас-младший.

— Не буду! — с готовностью согласилась я и изо всех сил толкнула его в воду.

И бояться тебя я тоже не буду. Это не конструктивно.

Хватит мне страха перед твоим отцом.

Я смеялась, глядя на то, как он фыркает и отплевывается, а потом прыгнула в воду сама. Глотнула воздуха и ушла туда с головой.

Свет тонул в толще воды, крошечные пузырьки воздуха бежали наверх. Никки нырнул ко мне, подплыл ближе и завис напротив. Улыбнулся, не разжимая губ. Задерживать дыхание ему давалось легко, еще бы, это ведь одно из немногих доступных ему развлечений. А мои легкие уже настойчиво требовали кислорода. Я показала ему наверх, он кивнул, и вскоре мы оба уже были на воде, а не под ней.

Подплыли к мосткам, подтянулись и легли на них животом, а ноги оставили в воде.

— Ты похожа на русалку, — заявил Никки, одним движением забрался на деревянный настил и поднялся на ноги, подставляя лицо солнцу.

— Так может я она и есть? — пошутила я и не особенно грациозно встала рядом.

Меня немного шатало от усталости.

Мы собрали вещи и как были мокрые прошли к расстеленному под деревом покрывалу. Никки сел с края, а я отставила корзинку и улеглась на спину. Легкий ветер шевелил резные листочки, солнце игриво заглядывало сквозь пушистую крону дуба.

Не хотелось ни думать, ни вспоминать, ни спрашивать. Мы оба молчали, но тишина эта не была неловкой. Мне было спокойно, Николасу, вероятно, тоже. Иначе он бы давно ушел.

Он хмыкнул, и я почувствовала движение с той стороны, где он сидел. Господин Холд-младший решил последовать моему примеру и улегся на покрывало. Лицо его оказалось совсем рядом. Я видела и яркий румянец во всю щеку, и длинные темные ресницы, и гладкий подбородок, который с этого ракурса казался очень смешным — Никки лежал в другую сторону.

— Как ты оказался во дворце? — всё-таки спросила я.

— Пришел, — равнодушно сказал он.

Я понятливо хихикнула. Отличный у нас разговор.

— Юрий, — я замолчала, собираясь с мыслями, — он жив? Ты помог ему?

Это, безусловно, был глупый вопрос. Если бы наследник погиб, вся империя непременно знала об этом. И всё же я чувствовала вину, что все это время почти не вспоминала о нём.

— Жив, — недовольно буркнул Никки и добавил, — что ему сделается?

Я хмыкнула. Значит, всё-таки помог.

Или во дворце нашелся еще один маг.

Впрочем, какая разница? Меня это не касается.

— Почему ты каждый раз оказываешься в моих видениях об Эдинбурге? — я подняла руку вверх и расставила пальцы, давая ветру свободно обвивать ладонь.

— Это у тебя нужно спросить, — сказал Никки и перевернулся на живот. Слегка привстал, опираясь на локти.

Я повернулась к нему. Этот мини-допрос напоминал игру в пинг-понг. Странный вопрос и не менее странный ответ.

Кажется, Николас знал не намного больше меня.

— Почему мне нельзя в Эдинбург? — сделал я последнюю попытку что-то выяснить.

Он слегка наклонил голову и ответил:

— Потому что там живет смерть.

Я хмыкнула. Чего еще ожидать от Холда, пусть и младшего. Отвечать, не отвечая — это, видимо, семейное.

— Разве смерть может жить?

— Ваша — как-то умудряется, — равнодушно пожал плечами Никки.

— Наша? — я даже привстала.