Когда пара подошла к дому, на пороге их встретила Авдотья. После свадьбы Авдотья уже не очень радовалась купцу, чуяла неладное. Она поглядывала на него искоса и все интересовалась: «Куда это уехал так скоро Никола, и почему же он сразу не забрал Соньку в другой дом». Тарас отшучивался, врал, что скоро вернется Никола. Хотя теперь ему и вправду хотелось, чтобы он вернулся.

— Пришли, нате здрасьте, — проворчала она, когда увидела молодоженов. Тарас тоже невзлюбил Авдотью всей душой. «Жаба», — говорил он ей в спину, говорить в лицо еще было рано, ведь он так ждал, что вот-вот приданое свалится ему на плечи.

— Я уж думала, вы с Сонюшкой то в Петербух уехали…

— Питербург, матушка, — сухо огрызнулся Тарас, — как приданое получим, так и поедем, — говорил он, не останавливаясь, проходя мимо тетки.

— Ну-ну, — скривила лицо Авдотья. — Каравай тебе с маслом будет, а не приданое, — этого Тарас уже не слышал, он завел Соньку в комнату.

— Теперь, голуба моя, — подсадил он ее на печь, — посиди подумай. Ты бумагу никакую не видела. Ясно тебе? За такой проступок Ивана твоего сошлют куда подальше, ну а коли расскажешь кому что, ему не жить. Я с тобой, голуба моя, по-хорошему хотел, а ты видать-то по-хорошему не понимаешь, да? Совсем глупая. — Сонька попыталась слезть с печи. — А ну! — рявкнул Тарас, — пока меня нет, на печи сиди. Приду, мы еще поговорим.

Сонька смотрела на своего мучителя большими глазами и дивилась, что все это с ней происходит. Она глядела в окно на удаляющуюся фигуру Тараса, и коленки лихорадочно бились друг о друга.

— Ну и чего расселась? — набросилась на нее Авдотья, только успев вступить на порог.

— Муж велел, — кротко отозвалась Сонька, она старалась со всех своих сил показать, что все хорошо. Не подать виду, и тем паче не заплакать.

— Посмотри на нее! Муж велел! Тебе раз что повелишь, акромя как силой? — Авдотья ходила по комнате, управлялась по дому и все не замолкала ни на секундочку. — Привела бог весть кого в дом!

Сонькино лицо вытянулось:

— Тетушка! Так то ж вы!

— Конечно! Давай меня во всем вини. Я плохая, я во всем виновата! Я тебя, что ли, за язык тянула «да» говорить!?

— Тетушка, — Сонька следила за фигурой, которая, как тень, сновала из угла в угол.

— Молчи! Тетушка-тетушка! Надоела, сил нет моих. Ух, прибила бы, — она замахнулась на нее кочергой и вышла из избы. Сонька слышала, как с улицы старая не унималась и все поносила ее на чем свет стоит.

«Что осталось делать? Идти к Ивану, к его отцу. Но Тарас ведь точно туда пошел, а значит, только хуже сделаю. Значит, надо ночи дождаться, — размышляла девушка, — как только он заснет, я тут же к Ивану пущусь». И девушка осталась сидеть в доме. Время тянулось непростительно долго, тетка то заходила в дом, то выходила и все бранила «девку проклятую», которая ей всю жизнь-то исковеркала. Сонька уткнулась в угол и притворилась спящей. Тетка бранилась: «От тебя толку никакого нет, только и знаешь на печи сидеть». И она ушла жаловаться на соседке. А Сонька заливалась слезами. Пролежала она так дотемна и, наплакавшись и убаюкавшись темнотой, она задремала. Снилась ей тетка с Тарасом на больших собаках, а она лисой была и бегала от них. Ее разбудили тяжелые шаги, Сонька вскочила, в комнату вошел грузный Тарас. Он небрежно скинул сапоги в угол, распоясался, выпил воды из чарки и, вытершись рукой, пробасил:

— Ну что, жинка. Вчера убежала, сегодня не убежишь, — и тучная фигура, как грозовое облако, стало подниматься на печь. Сонька вжалась в угол.

— Тетушка!

Но никто не услышал ее криков, дома никого не было. Тарас крепко прижал ее к себе, в нос девушки ударил омерзительный запах пота, грязи и табака. Растрепанные волосы девушки приставали к липкой шее Тараса. Он, как большой коршун, в темноте загнал девушку в угол, она плакала, но уже не просила оставить ее в покое, кому были интересны ее слова. Только и сжимала она свои кулачки.

Мучил Тарас ее до самого рассвета, уж лучше избил он ее, думала девушка. Всю ночь она терпела ласки от этого невыносимого человека. Ненависть и боль сплетались в едино и росли в ее душе. Она лежала рядом с ним, вернее ей казалось, что кто-то другой лежит тут, а она летит над полем далеко, далеко, и все то грязное, что было, было вовсе не с ней. За окном послышались крик петуха и нарастающие голоса. Сначала это был одиночный рокот, затем шквал голосов постепенно усиливался. Из комнаты выбежала Авдотья, впопыхах набрасывая платок на голову:

— Батюшки, что ж там стряслось-то такое, — открытая на секунду дверь усилила громкость голосов и тут же как будто обрубила их с грохотом.

Тарас нахмурившись встал.

— Тут сиди, — скомандовал он Соньке и пошел следом за Авдотьей, лениво натягивая рубаху.

В конце улицы было много народу. Все люди спешили туда, и там уже толпилась почти вся деревня, яростно выкрикивая и споря. Чем ближе походил Тарас, тем яснее он понимал, что все это происходит около дома, куда вчера он захаживал. Он ухмыльнулся: «Небось приехали за Иваном». Однако прорубив своими массивными локтями себе проход сквозь толпу, он увидел следующее.

На входе в сарай сидел Трифон, совсем не тот, кого он видел вчера. Согнутая пополам, на коленях, уткнувшись носом в землю сидела, фигура старика. В нескольких шагах от него лежало тело, накрытое тряпкой, рядом с телом громко причитала и ревела Игнатья Авакумова.

— Сгубили дитятко! Сгубили! Ой, я говорила, ой говорила! Кто ж меня послушал! Сгубили дитятко!

— Что тут стряслось? — спросил купец рядом стоящего мужика. Тот оскалился беззубою улыбкою.

— Спятил наш атаман. Сынка-то своего прикончил. — Тарас с удивлением посмотрел на своего собеседника и перевел удивленный взгляд на труп.

— Так почем знают, что это старик убил? — поинтересовался Тарас.

— Так утром-то пришли, на трупе этот вот лежит, его подняли, он во всем и признался.

— Ну дед… ну дает, — пробормотал Тарас, почесав затылок. Может быть, ему стоило бы испытать чувство вины, но увы, ему лишь стало скучно, он вышел из толпы и зевнул. Однако какой-то неприятный осадок его тревожил.

— Экая невидаль, хотел его в Сибирь, а его отец на тот свет отправил! Хэх! — бормотал Тарас, ступая к дому.

Сонька не могла усидеть на месте, на сердце было непокойно. Может то Ивана увозят, а она тут сидит.