Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, следует сказать и о месте из amb. 10/31a: PG 91, 1160C–D, уже процитированном выше, в котором нами специально была выпущена одна фраза; обращение к нему позволит завершить разговор о Преображении той темой, которая стала главной в контексте паламитских споров – о природе Фаворского света и характере восприятия его апостолами. В той редакции Трудностей к Иоанну, которую воспроизводят, согласно PG, все издатели и переводчики, в этом месте говорится, что «апостолы были... руководимы к Божией силе и славе... научаясь, что явленный им [доступный] чувствованию (πρὸς τὴν αἴσθησις) свет есть символ неявной сокровенности (τῆς ἀφανοῦς κρυφιότητος) [Божией]» (курсив мой – Г. Б.). В этом отрывке привлекает внимание не только обсуждавшееся выше понятие «сокровенности» Божией и пререкаемое в период паламитских споров слово «символ», но не в меньшей степени то, что прп. Максим говорит, что свет на Фаворе был явлен апостолам «πρὸς τὴν αἴσθησιν».
Употребляемое здесь слово αἴσθησιν обычно означает чувственное восприятие, чувство. Если выражение πρὸς τὴν αἴσθησιν перевести так, как это сделал Р. В. Яшунский: «являемый им чувственно свет»[411] – это наведет на мысль, что Фаворский свет понимается прп. Максимом как чувственный и подаваемый для чувственного восприятия «символ» Божества, то есть именно так, как трактовали его противники Паламы.[412] Но даже если перевести это выражение: «для чувственного восприятия» (сходным образом его переводят авторы французского, английского и итальянского переводов),[413] вопрос остается открытым. Еще более остро он встает, если иметь в виду, что в Ареопагитиках в единственном месте, посвященном Преображению, говорится, что «ученики (Христа) во время божественного Преображения бесстрастным и нематериальным умом причащались Его умственного светодаяния и превосходящего ум соединения».[414] Таким образом, получается как будто, что прп. Максим говорит о том, что свет, который созерцали апостолы на Фаворе, был чувственным и воспринимался чувствами, а Ареопагит – что он воспринимался умом, хотя и превосходил ум.
Эти противоречия, в принципе, можно устранить, если иметь в виду более широкий контекст мысли прп. Максима. В самом деле, во-первых, если бы свет был просто чувственным и воспринимался чувствами, то какой смысл могли бы иметь слова, непосредственно предшествующие интересующему нас месту: «трижды блаженные апостолы были таинственно, неизреченным и неведомым способом руководимы к Божией силе и славе, для всех сущих совершенно непостижимой»,[415] о какой неизреченности и непознаваемости можно было бы говорить, если бы свет был просто чувственным и предназначенным лишь для чувств? Кроме того, как заметил еще свт. Григорий Палама, в первом толковании Преображения в Трудностях прп. Максим говорил, что апостолы на горе Преображения (повторим снова эту цитату): «перешли (μετέβησαν) от плоти в д/Дух, прежде чем отложить жизнь по плоти, путем изменения (ἐναλλαγῇ) энергий чувствования (τῶν κατ᾿ αἴσθησιν ἐνεργειῶν), каковое в них исполнил Дух»,[416] из чего Палама выводил, что Фаворский свет, согласно прп. Максиму, воспринимался духовно, что не исключало участия в этом восприятии преображенных и очищенных Духом чувства и ума.
Таким образом, выражение πρὸς τὴν αἴσθησιν, встречающееся в редакции PG, можно истолковать в том смысле, что свет, которым просиял лик Христов, был явлен апостолам для восприятия его чувствами, очищенными и преображенными Святым Духом, а уже через такое восприятие посредством явления его чувствам он воспринимался и умом, очищенным и преображенным тем же Духом.[417] Именно так истолковал Преображение свт. Григорий Палама (у которого, впрочем, толкования самого выражения πρὸς τὴν αἴσθησιν нет): «Тогда Господне тело, еще не смешавшееся с нашими телами (как это происходит с причащающимися Ему в Евхаристии. – Г. Б.) и носившее в себе источник благодатного света, внешне освещало окружающих его достойных учеников и внедряло в их душу просвещение через чувственные глаза».[418] В Ареопагитиках же, в приведенной выше цитате, очевидно, говорится о конечной инстанции восприятия Фаворского сияния, а именно об уме; вопрос же, посредством чего ум воспринял этот свет, просто не рассматривается. Итак, на Фаворе, как пишет свт. Григорий Палама, апостолы воспринимали божественное сияние через чувства умом («душа через тело смотрела на свет Божества»).[419]
Такая пропаламитская апологетика этого выражения прп. Максима, впрочем, может оказаться излишней, если иметь в виду один факт, кажется, до сих пор не принимавшийся во внимание исследователями прп. Максима. В самом деле, чтение в указанном месте PG 91, 1160C: πρὸς τὴν αἴσθησιν, несомненно, должно было привлечь внимание антипаламитов и стать одним из веских аргументов в их споре с Паламой. Тем не менее, нам не приходилось встречать такой аргументации в антипаламитской полемике о природе Фаворского света. Более того, в Ромейской истории одного из противников паламизма, Никифора Григоры, в цитате из этого места Трудностей к Иоанну мы находим, при том, что все остальные слова цитаты совпадают с версией PG, совершенно другое чтение: τὸ φανὲν αὐτοῖς ὑπὲρ τὴν αἴσθησιν φῶς, то есть «явленный им сверх чувственного восприятия свет».[420] Не исключено, что именно такое, на первый взгляд, невыгодное для антипаламитов чтение является аутентичным. Выяснение подлинного чтения этого места следует, конечно, отложить до появления критического издания Трудностей к Иоанну, кроме того, необходимо тщательно проверить, как цитируют это место паламиты и их противники, хотя надо сказать, что чтение: «сверх чувственного восприятия» – еще не обязательно значит «нетварность», но может означать, по буквальному смыслу, – свет, превышающий чувства, умный (но тварный), как это и понимали некоторые антипаламиты.
В самом деле, ведь и при таком чтении, какое мы находим в Ромейской истории, Григора все равно пытается истолковать указанное место прп. Максима в антипаламитском смысле, но его аргументация строится совсем на другом, а именно на словах, что явленный апостолам свет был символом неявленной сокровенности, которую он понимает как Божественную сущность, а символ – как нечто онтологически отличное от сущности, тварное. Такая аргументация встречается уже у Акиндина, и именно с этим