– Остается выяснить одно немаловажное обстоятельство. – По-видимому, Алексею Викторовичу надоело его молчание. – Вы слушаете меня?

– Да, и очень внимательно.

– Тогда ответьте мне, на какой стадии находится работа над романом? Вы же осознаете, насколько нам важно это знать?

У Шахова волосы на голове зашевелились. О чем он думал, когда ввязывался в эту историю? Вежливый разговор с Виленом Евсеевичем – только начало, цветочки. В него, автора, вкладывают деньги. Его раскручивают. Реклама стоит немалых средств. Да его в порошок сотрут, если он не оправдает надежд издательства!

– Роман будет закончен к концу октября.

– Честно говоря, я ждал другого ответа, – разочарованно произнес Алексей Викторович, но тут же улыбнулся. – Хотя творческое вдохновение – вещь капризная. Вам виднее. Я не буду ни на чем настаивать. Давайте так. Вы спокойно работаете, периодически общаясь с вашим редактором.

– Да, конечно.

– Его нужно держать в курсе.

– Понимаю.

– Тогда желаю успеха. – Алексей Викторович поднялся, протянул Шахову руку. – Не жалеете?

– О чем?

– О том, что ступили на этот путь?

– Нет, я мечтал об этом. Все получилось. Я счастлив.

– Вот и замечательно. Всего хорошего.

– Спасибо. – Дмитрий ответил на крепкое рукопожатие. На этот раз, к счастью, его ладонь осталась сухой. – Всего доброго.

– До свидания, Дмитрий Павлович.

Шахов вышел из издательства на негнущихся ногах, нервно закурил. Значит, он обязан помириться с Воробьевой. Он из кожи вон вылезет, чтобы заслужить ее прощение. Пришло время прочувствовать, каково это – быть готовым на все. Каких жертв потребует от него оскорбленная женщина?

Решить, что нужно мириться с Полиной, оказалось легче, чем сделать это. Время шло, а Дмитрий не мог собраться и начать действовать. Звонить он боялся. Воробьева наверняка не станет с ним разговаривать. Приехать в издательство – ужас. Смотреть ей в глаза – что может быть страшнее. Голубые озера любви и преданности превратятся в смертельные топи негодования и презрения. Она слишком горда, чтобы вот так простить его. Обошелся он с ней по-свински. Нет ему оправдания. Момент упущен. Заигрался писатель хренов. Решил, что дело сделано. Но не так-то просто поставить точку и заявить во всеуслышание, что новых романов не будет. Шахова передернуло – хотя бы еще один.

– Дмитрий Павлович, мы приехали. – Сережа остановил машину возле дома Воробьевой.

Шахов взглянул на часы – половина седьмого. На улице сумрак. Осень. Дни становятся короче. Полина не любит это время года. Она – дитя солнца. Может случиться так, что ей придется изменить своему вкусу. Что, если эта осень подарит ей новую надежду? Шахов не сомневался, что она продолжает любить его. Гордость уязвлена, но нужно проявить терпение, и крепость падет. Он постарается. У него нет другого выхода.

– Дмитрий Павлович, цветы забыли! – Сергей догнал его уже в подъезде.

– Спасибо.

Шахов медленно поднимался по ступеням, придирчиво осматривая букет. Ромашки – любимые цветы Полины. Флорист постарался и создал настоящий шедевр: ромашки были собраны в виде огромного сердца. Глядя на букет, Дмитрий чувствовал, как его сердце начинает биться быстрее обычного. Волнение унять не удавалось. Последняя попытка – уже перед самой дверью. Тщетно, только во рту пересохло. Его пальцы дрожали, когда Шахов нажимал кнопку звонка. Никто не открыл. Дмитрий все нажимал, нажимал.

– Да будет вам. – Соседка напротив неприветливо смотрела на него из-за полуоткрытой двери, предусмотрительно взятой на цепочку.

– Здравствуйте, – недовольно буркнул Шахов.

– И вам того же. – Женщина не собиралась закрывать дверь. Дмитрий снова нажал звонок. – Не трезвонь. Нет ее дома.

– Не пришла?

– Несколько дней уже нет. У матери, может быть, гостит.

– У матери? – Дмитрий смутно помнил адрес Маргариты Петровны. Теперь он смотрел на любопытную соседку с надеждой.

Короткий диалог закончился весьма успешно для Шахова. Он уточнил адрес.

– Меняем курс, Сережа.

– Конкретнее.

– Я вот записал адрес. – Шахов открыл блокнот.

– Понятно. – Сергей искоса поглядывал на хозяина. Уж больно тот нервничал.

Бронированная дверь встретила гостя неприветливо. Она взирала на него темно-серым глазком, всем своим видом выражая равнодушие. Шахов нажал кнопку звонка, беспомощно оглянулся: дверь напротив была так же негостеприимно молчалива и неподвижна. Но что-то подсказывало Дмитрию, что за ним внимательно наблюдают. Наконец раздался негромкий звук, несколько щелчков. Дмитрий внутри весь сжался, быстро надел маску немой восторженности и нескрываемого волнения. Последнее, кстати, было сделать легко.

– Здравствуйте, вы к кому?

Дверь открыла женщина неопределенного возраста. Ей, наверное, за пятьдесят, но не это было важно. Подслеповато щуря глаза, она пыталась навести резкость. Перед Дмитрием стояла Полина, только лет на двадцать старше той, что он знал. Ну, конечно, глаза, овал лица, разлет бровей и линия рта, все узнаваемо.

– Маргарита Петровна? – очаровательно улыбнулся Шахов, но в этот миг добродушное лицо женщины исказила гримаса гнева. Дмитрий машинально сделал шаг назад, прикрываясь букетом, словно щитом.

– А вы, если я не ошибаюсь, Дмитрий Павлович? Лицо, так сказать, с обложки.

– То, как вы произнесли мое имя, гарантирует полное отсутствие гостеприимства.

– Была бы я мужиком, я бы вас, голубчик, с лестницы спустила! – прошипела Маргарита Петровна, запустив пятерню в поседевшие русые волосы.

– Думаете, я этого заслуживаю? – Он вложил в слова столько смирения, столько раскаяния, что это не могло не подействовать.

– Сто процентов.

– Я не был бы так категоричен.

– Вам, собственно, что надо? – Маргарита Петровна взгромоздила очки на переносицу. Теперь она не щурилась и выглядела весьма солидно.

– Вы принадлежите к тому типу женщин, которым идут очки. – Шахов решил действовать проверенным способом.

– Это вы к чему?

– К слову.

– Тогда вот вам мое слово – убирайтесь!

– Не могу. Мне нужна Полина. Очень нужна!

– Нужна? Очень? – Маргарита Петровна пощелкала языком. – Ай-яй-яй, какая драма!

– Я не шучу. Это вопрос жизни и смерти! – Шахов решил идти ва-банк.

– Помирай, голубчик! У меня ее нет.

– Дома ее тоже нет.

– Уже побывал?

– Где же она?

– Отпуск взяла и уехала.

– Отпуск? Осенью?