— Помочь? — флегматично предложил Коля, подходя кнам, Серега подумал и тоже подошел.

— Спасибо, — не очень уверенно проблеяли мы икратко пояснили, что и как надо копать.

Парни трудились, и дело вроде бы спорилось, но покоя мылишились окончательно. Вместо того чтобы достойно трудиться, наблюдали закаждым ударом лопат помощников, а также прислушивались: не раздастся ливожделенный лязг металла по крышке сундука. В общем, не работа, а сущиемучения. Вечером мы с Мышильдой единодушно пришли к выводу, что никакой пользыот этакой помощи нет. Находясь в скверном расположении духа, я объявила вечербезалкогольным, чем повергла Евгения Борисовича в уныние, и напомнила МихаилуСтепановичу, что его больничный лист закрыт и он сегодня заступает на ночноедежурство. Михаил Степанович пробовал было возражать, не учтя моего гневливогосостояния, в результате чего отправился в шалаш, не закончив ужин. ИннокентиюПавловичу тоже досталось, я лично осмотрела его колено и заявила, что впределах километра он может передвигаться самостоятельно и неплохо бы ему взятьна себя кое-какую работу по дому. После чего Иннокентий затих, Евгений убежал внеизвестном направлении, а мы с Мышильдой устроились в палисаднике послушатьсоловья.

В пять утра меня разбудила сестрица. Ее лицо, всклокоченныеволосы и бурно вздымавшаяся грудь выдавали крайнюю степень праведноговозмущения.

— Что? — испуганно спросила я, вскакивая, каксолдат по тревоге.

— Нет, ты посмотри, — рычала Мышильда и в однойфутболке кинулась впереди меня на пустырь. Я тоже забыла одеться и несласьследом, чувствуя, как от закипающего во мне гнева дрожит земля. —Вот! — рявкнула Мышь, ткнув пальцем в свежий раскоп.

Ночью троюродный потрудился на славу: больше половиныплощади под бывшим флигелем было аккуратно раскопано. Я заметила, что Эдуардтак же, как и мы, копал на метр в глубину.

— Да. — Горько вздохнув в ответ на Мышильдиновозмущение, я присела на корточки и спросила:

— А где наш сторож?

Мы прислушались и разом уловили знакомую мелодию:предпоследний выводил носом «Люди гибнут за металл». Это явилось последнейкаплей в чаше моего терпения. Я шагнула к шалашу, извлекла ничего непонимающего. Михаила Степановича, вынесла его на улицу и, поставив лицом навосток, где находился родной город, сказала:

— Наша встреча была ошибкой.

— Елизавета… — пролепетал он, я вздохнула и добавила:

— Я не могу вам больше верить. Сердце мое разбито вашимпренебрежением к важнейшему для семьи делу. Прощайте.

Я торопливо вернулась в дом, Мышильда, пританцовывая, ждаламеня на крыльце.

— Ведь чуяло мое сердце, чуяло, — всплеснувруками, начала она. — Ведь всю ночь тараканы снились. Бабка Настасьявсегда говорила: таракан, значит, к утрате и неприятностям, а они сегодня так икишели. Я еще во сне подумала, не иначе как братец роет. А под утро точно в боккто толкнул. Глаза открыла, а перед мысленным взором тараканы шныряют. Невыдержала, пошла пустырь проверить, а там… Нет больше моего терпения, —покачала она головой. Я была с ней полностью согласна: терпения и у меня небыло, а то, что тараканы снятся к несчастью, мне известно доподлинно. Дважды явыходила замуж и дважды в ночь перед свадьбой видела во сне тараканов (причем впервый раз тараканы были мелкие, черные и почему-то говорили басом, а во второй— рыжие, без усов и страшно подвижные).

Чтобы успокоиться, мы выпили чаю, потом кофе, потом по рюмкеконьяку (его Мышильда прятала в белье) и закончили опять-таки чаем. Потом ясказала:

— Надо ставить капкан.

Сестрица вздохнула:

— За нанесение телесных повреждений и увечий статьяесть.

— А мы не на него ставили, а он попал случайно, неходи, где не надо, и не попадешь.

Сестрица скривилась, потосковала, глядя в окно, и сказала совздохом:

— Если нам по ночам сторожить, днем производительностьтруда резко упадет, а поручить это дело серьезному человеку не можем по причинеотсутствия такового. Ничего не поделаешь, придется ставить капкан. Охотничиймагазин в городе должен быть.

Мы дружно взглянули на часы: для любого магазина было ещеслишком рано. Чтобы зря не терять времени, пошли копать. Рыли с остервенением,то и дело косясь в сторону бывшего флигеля: невеселые мысли о чужой удачебередили душу.

— Все-таки интересно, почему он там роет? —проворчала Мышильда.

— Вот и хорошо, что там, — попробовала утешитья. — У него карта не правильная.

— А вдруг правильная? — испугалась она.

— Правильная у нас, — рассердилась я. — Будемпридерживаться первоначального плана, а на вредителя капкан поставим.

Тут появился Михаил Степанович со следами страшных страданийна лице и с лопатой в руках. Не говоря ни слова, он присоединился к нам и началработу с усердием, которому могли бы позавидовать первые метростроевцы. Черезполчаса следы страданий с его лица исчезли, лик предпоследнего озарилсячудесным светом, и он тихо, но с чувством исполнил «Не шей ты мне, маменька…».Мы с сестрицей продолжали делать вид, что не замечаем ни самого МихаилаСтепановича, ни его трудолюбия, и он в отместку нам спел «Лучинушку».

Я взглянула на часы, потом, отмерив шагами изрядноерасстояние, провела по земле черту лопатой и сказала бывшему мужу:

— Вот по это место. И не вздумай халтурить.

Михаил Степанович поник буйной головушкой, а мы с Мышильдойпошли переодеваться с намерением ехать в охотничий магазин. Как его найти,Евгений разъяснить затруднялся, оттого отправился вместе с нами. Однако пообыкновению он был бос и в магазин не пошел, остался в машине, поглядывая вокно и весело шевеля пальцами ног.

Магазин был маленький. Прямо напротив входа громоздилсявидавший виды прилавок со стеклянной витриной, где очам нашим предстали двекоробки патронов, охотничьи ножи разных размеров и самого устрашительного вида,а поверх витрины, ближе к стене, стояли болотные сапоги. Мы смогли такжеувидеть настежь распахнутую дверь, ведущую в недра магазина, и чью-то макушку,слегка виднеющуюся из-под прилавка. Макушка была лысой, а поверить в то, что человек,занятый продажей такого зловещего товара, столь мал ростом, я не могла, потому,перегнувшись, с любопытством заглянула через прилавок, пытаясь понять, что тампроисходит. Ничего особенного не происходило. Дюжий дядька с лысой макушкойсидел на корточках и шарил по полу руками в поисках чего-то неведомого.