III, задал дежурную фразу обряда, однако же, в его исполнении звучавшую весьма нелепо с учетом высокого положения младенца:

— Кто суть отец и мать дитяти?

На что прелат степенно ответил:

— Всем известно, что Мадам Руаяль рождена от короля и королевы!

Надо сказать, что Мария-Тереза-Шарлотта чуть ли не с первых дней своей жизни отличалась исключительно упрямым характером, но мать не шла у нее на поводу и воспитывала вместе с другими приемными детьми из простолюдинов. Разумеется, по мере увеличения монаршей семьи и разочарования подданных в королеве, которая уклоняется от выполнения своих обязанностей, окружила себя фаворитами, погрязла в долгах, носит вычурные туалеты и насмехается надо всем и вся, сомнения в отцовстве Людовика ХVI только возрастали. Мария-Антуанетта в свойственной ей манере относилась к этому более чем легкомысленно и как-то спросила у Дианы де Полиньяк, золовки своей фаворитки:

— Правда ли, ходят слухи, что у меня есть любовники?

— Толкуют и о многом другом, ваше величество!

— И кто же они?

— Говорят, что красавец Ферзен — отец дофина, г-н де Куаньи — Мадам Руаяль и граф д’Артуа — герцога Нормандского.

— А чей же выкидыш? — спросила королева, которая уже дважды не смогла выносить беременность до благополучного завершения, в июле 1779 и ноябре 1783 года.

Обитель королевы

Хотя Мария-Антуанетта и восхитилась роскошной «безделушкой», но при перестройке Трианона на свой вкус проявила совершенно другой подход. Она устала от парадных покоев Версаля, где вся ее жизнь была выставлена напоказ, и мечтала о спокойной жизни, где может вести себя совершенно раскованно и принимать исключительно близких друзей, не стесняемых тисками придворного этикета и своим высоким положением. Ведь при французском дворе каждому титулу и должности сопутствовал целый ряд определенных обязанностей и привилегий, нарушение которых не допускалось и порой рассматривалось как личное оскорбление. Покои королевы (прихожая, кабинет, библиотека, будуар, спальня, салон с бильярдным столом) были предназначены для жизни супруги монарха напоказ, там постоянно присутствовали либо камер-фрау, либо фрейлины. Единственный засов был смонтирован на двери, отделявшей комнаты Марии-Антуанетты от покоев короля.

Видимо, невозможность ощутить себя истинной хозяйкой своего личного пространства настолько досаждала Марии-Антуанетте, что она взяла за обыкновение принимать своих близких друзей в маленьких кабинетах на третьем этаже, которых в Версальском дворце было превеликое множество[39]. Каждый их них был обставлен зеркалами и деревянной мебелью, дверь непременно запиралась на запор сложной конструкции. Вот как описал свой путь один из фаворитов королевы, убеленный сединами барон де Безанваль, которого провел туда секретарь королевы, г-н Кампан, муж ее старшей камер-фрау.

Мало того, что в начале, у входной двери, стоял швейцарский гвардеец, так еще потом дорога была чрезвычайно мудреной: «Он провел меня через множество дверей и по нескольким лестницам, совершенно неизвестным мне. Мы поднялись на уровень крыши в пыльный коридор, под грязные своды, и остановились у маленькой двери самого обычного вида. Она была заперта[40]». Разумеется, Мария-Антуанетта желала принимать своих друзей без всяких предосторожностей и осложнений, налагаемых строгим этикетом Версаля.

Процесс превращения Трианона в «деревушку» продолжался весь срок пребывания королевской четы у власти и поглотил около двух миллионов ливров, что для этой искусственной «естественной» простоты выглядело несколько дороговато. На что можно было потратить такую сумму, учитывая небольшой размер этого скромного двухэтажного домика?

По указанию Марии-Антуанетты был до неузнаваемости переделан пейзаж местности. В дополнение к речушке появился пруд, который окрестили «большим озером» и напустили в него щук и карпов, причем щуки быстро перевелись, а карпы процветали и множились. На берегу оборудовали все необходимое для рыбной ловли. На островке посередине реки возник Храм любви со статуей юного бога, вырезающего из дубинки Геркулеса лук, которому предназначено пронзать стрелами любовной страсти сердца людей. Несколько подальше расположилась небольшая мельница. На незначительном возвышении воздвигли дозорную башню и назвали ее «вышкой Мальборо». Был подписан мир с Англией, англомания цвела пышным цветом, а королева была без ума от старинной песенки времен войны за испанское наследство «Мальбрук в поход собрался, жена его на башне ждала». Этой песенкой укачивала дофина кормилица с говорящим прозвищем «Мадам Грудь».

Но были внедрены и более прозаичные новшества. Появилась ферма с коровами, телятами, овцами и козами, рядом два строения: в одном молоко перерабатывали на сыр и масло, в соседнем предлагали посетителям молочные продукты. Подальше располагались мельница и гумно, которое в случае необходимости превращалось в бальный зал. Не были забыты и курятник с голубятником.

В деревушке поселили крестьянскую супружескую пару из Турени с двумя детьми, которым помогала целая армия работников, включая садовников, скотников и таких узких специалистов как кротоловы и крысоловы. Все это сильно походило на детскую игру, но приносило Марии-Антуанетте несказанное удовольствие. В этом миниатюрном царстве все повиновалось ей, и не было никаких проблем. Она даже наивно полагала, что продукты деревушки помогают экономии, которую безуспешно пытались навести в содержании двора.

В Трианоне в течение нескольких лет, а именно с 1780 по 1785, Мария-Антуанетта удовлетворяла и другую свою страсть к участию в любительских постановках. Ей было недостаточно трех разовых представлений в неделю профессиональных актеров в версальском театре, хотелось еще иметь собственный театр по всем правилам, с кулисами и хитроумной машинерией. Сначала она пыталась приспособить для этого оранжерею Трианона, из которой пришлось вывезти многочисленные редкие растения в Ботанический сад Парижа, где они частично погибли. Потом за два года ей построили собственный театр, торжественно открытый в 1780 году. Собственно говоря, это была практически уменьшенная копия театра Версаля. Несколько сэкономили на украшениях, заменив дерево в скульптурах на папье-маше и позолоту на медь, но обивка, занавеси и позумент были самого высшего качества, выдержанные на основе сочетания белого и голубого цветов. Помимо этого, сцене придали