играл на бирже. Когда эта авантюра по причине потерь игроков всплыла на поверхность, де Гинь свалил все на своего секретаря, который по прибытии в Париж был арестован. Тот начал отстаивать свою невиновность и еще в правление Людовика ХV началось длинное кляузное дело, унаследованное его внуком.

В деле оказался замешан министр иностранных дел, герцог д’Эгийон, естественно, порицавший действия нечистого на руку посла. Мария-Антуанетта «ненавидела его сверх всякой меры», ибо тот имел репутацию ставленника графини Дюбарри. Естественно, после смерти Людовика ХV ему пришлось уйти в отставку. В суде де Гинь выиграл свое дело. Мария-Антуанетта тогда еще не была знакома с графом, но ее окружение вынудило ее заступиться за несчастного, пострадавшего исключительно вследствие козней своего бывшего министра. Королеве оправдательного вердикта суда показалось мало, и она добилась примерного наказания, высылки герцога д’Эгийона не в благополучную и недалекую Турень, а в Гасконь, натуральные задворки Франции. Она с гордостью написала об этом в своем письме Розенбергу:

«На самом деле сия ссылка есть моя работа. Эта мера стала верхом его бед; сей гнусный человек занимался всякого рода шпионажем и злословием. Он пытался более одного раза заносчиво вести себя в деле г-на де Гиня; тотчас же после вынесения судебного решения я потребовала у короля его удаления. Сущая правда, что я не хотела lettre de cachet; но ничто не потеряно, потому что вместо того, чтобы остаться в Турени, как он хотел, его попросили продлить путь до Эгийона, каковой располагается в Гаскони».

Она в открытую хвасталась своим поступком, отчего в обществе возобладало мнение, что она назначает министров и отправляет их в отставку. Но уже на следующий год граф де Гинь попался на том, что вел в Лондоне политику, прямо противоположную инструкциям министерства иностранных дел и попахивающую государственной изменой. Дело отказалось настолько серьезным, что встал вопрос об отзыве де Гиня из Лондона, т. е. об его отставке. На этом настаивал генеральный контролер министров Тюрго, талантливый и энергичный министр, пытавшийся вывести Францию из экономического тупика. В результате Тюрго, которого невзлюбила королева, был отправлен в отставку, а де Гиню был пожалован герцогский титул. Это сочли платой за то, чтобы он держал рот на замке, — графу были известны слишком многие секреты, в частности, он мог бы предать гласности то, что французы тайно ведут переговоры с восставшими английскими колониями в Америке. Так что теперь графу оставалось только прочно укорениться в ближнем круге королевы, развлекая ее. Она же весьма наивно гордилась защитой де Гиня, а льстецы восхваляли ее могущество. Все это чрезвычайно вредило королю, поскольку в народе складывалось мнение, что он пляшет под ее дудку. И в то же время король проявлял завидную твердость, не позволив себе поддаться на уговоры жены, когда та в 1778–1779 году требовала от него оказать поддержку Австрии. Мария-Антуанетта действовала по наущению Иосифа II, стремившегося прибрать к рукам Баварию после смерти ее бездетного курфюрста.

Герцог де Гинь, впрочем, не был самой яркой личностью среди фаворитов королевы. Среди них были действительно люди незаурядные, сумевшие надолго остаться подле Марии-Антуанетты, поэтому стоит привести здесь краткое жизнеописание по крайней мере самых известных из них.

Доверенное лицо Марии-Антуанетты

Граф Валентин Эстергази был, пожалуй, самым преданным и бескорыстным другом королевы. Конечно, он не забывал и о собственных интересах, но умело маскировал их и никогда не проявлял такой бессовестной жадности, как другие фавориты. Граф был самым доверенным из ее близкого окружения, и историки чрезвычайно сожалеют, что в своих мемуарах он, как истинный рыцарь, не распространялся об отношениях с Марией-Антуанеттой, чистосердечно признавшись: «Я знал множество вещей через королеву, которые впоследствии забывал». Де Мерси-Аржанто писал о нем: «Граф Эстергази всегда слыл обладателем честного характера, и сия репутация имеет очень прочную основу».

Семья Эстергази принадлежала к древнему венгерскому роду. Хотя их клан традиционно поддерживал австрийскую политику, за что ему в 1626 году был дарован графский титул, дед Валентина, граф Антал, из младшей ветви рода, в 1703 году примкнул к восстанию князя Ференца Ракоши против господства Гасбургов над Венгрией. В 1708 году восстание было подавлено дедом Марии-Антуанетты, императором Карлом II. Великодушный победитель предложил вождям восстания прощение в обмен на принесение присяги на верность службе австрийскому императору. Представители старшей ветви клана Эстергази согласились, за что были вознаграждены княжеским титулом, члены же младшей отказалась и отправились в изгнание. Людовик ХIV, который поддержал восстание в надежде ослабить Австрию, согласился принять Ракоши и его ратников, имевших репутацию отчаянных вояк. Они дали королю возможность с минимальными затратами создать первые гусарские полки, внеся свой вклад во включение иностранных соединений в состав французской армии, что в ту пору в Европе было делом обычным. Обедневшие и объявленные на родине вне закона венгерские дворяне не привыкли находиться на вторых ролях при дворе короля-солнца. Их темпераментная душа жаждала дела, и через четыре года они отправились в Константинополь, чтобы предложить свою шпагу и опыт на службу султану Блистательной Порты. В ходе военных действий граф Эстергази и его родственник, граф Миклош де Бершеньи, погибли, у каждого во Франции остались вдова и сын.

Мария-Антуанетта не держала зла в отношении предков своего фаворита, некогда выступивших против ее деда, чего нельзя было сказать о Марии-Терезии. В 1774 году граф Валентин Эстергази посетил Вену и привез ей рекомендательное письмо от дочери, только что ставшей королевой Франции. Мария-Терезия отказала ему под тем предлогом, что она «не желает ничего делать для офицеров, которые как не являются ни моими подданными, так и не состоят на моей службе». Когда же Мария-Антуанетта начала отличать Эстергази, мать не переставала упрекать ее в близости «с сим человеком без определенного ранга, чья семья не является именитой и которого всегда считали беженцем», и сочла ее переписку с графом «унизительной». Императрица твердо стояла на своем, и, когда накануне родов дочь написала ей, что хочет послать Эстергази в качестве гонца с радостной вестью в Вену, мать вновь яростно запротестовала:

«Эстергази никоим образом не подходит для направления сюда со столь великим известием».

Императрица точно так же относилась и к Ладисласу-Игнацу де Бершеньи (1689–1778). Тому, дослужившемуся во благо Франции до маршальского звания, все-таки удалось добиться от нее