— Выйти за него замуж — это не то, о чём ты мечтала?

— Нет, всё как раз наоборот. И сегодня… — закрыла я рукой глаза. В горле встал такой ком, что я не могла даже говорить, только плакала. Да и как ему сказать. Как объяснить, что я чувствую, если я и сама не понимаю. — Не знаю, можно ли тебе такое говорить.

— Боишься, что я проболтаюсь?

— Дело не в этом. Просто я… не могу обсуждать это с тобой.

Чёрт, он же парень. Парень! Но мне так надо выговориться!

— Я не болтливый, не бойся. Моцарт не берёт к себе тех, кто не умеет держать язык за зубами. Всё, что ты скажешь, умрёт вместе со мной.

— Он правда тебе нравится? — шмыгнула я носом.

— Честно? — выдернул он из коробки и подал он мне ещё две салфетки. — Я мечтаю быть похожим на него. Когда я узнал историю его жизни, про фонд помощи одарённым детям, тогда и понял, что хочу… — его голос дрогнул. Он неловко кашлянул. — В общем, попасть в его команду.

— Ты хотел сказать банду?

— Банда — это толпа малограмотных идиотов, способных только кулаками махать да из волын палить, а у него даже не организация — у него организм. Сложный высокоинтеллектуальный организм, что он создал. Где каждый на своём месте, каждый знает, что ему делать и всегда может проявить себя.

Меня слегка подташнивало то ли от быстрой езды, то ли от голода. А, может, от того, что этот чёртов Антон всё восхищался и восхищался Моцартом. Я искренне верила, что он именно такой или даже лучше. Но мне хотелось выйти.

— Далеко ещё до парка?

— Да, да, чёрт, ты же сказала, что мы едем в парк. Нет, я не забыл, просто отвлёкся. Но мы сейчас… — он думал, словно воспроизводя в уме карту. — Да, с это стороны подъехать даже будет лучше. Там пруд ближе.

— Может, воспользуешься навигатором? — предложила я, показывая на панель.

— Нет, мне не нужно в него всё время пялиться. У меня фотографическая память. Достаточно хотя бы раз посмотреть.

Он резко развернул машину. И только когда мы припарковались, и Антон помог мне выйти из машины, спросил:

— Так что случилось-то? — показал он рукой куда идти.

Вечернее освещение придавало почти безлюдному парку особое очарование. Нарядно блестели мощёные дорожки и крашеные деревянные лавочки. Деревья в свете фонарей казались скорее бурыми, чем зелёными, и невольно напоминали о близкой осени. А сами фонари на чугунных столбах выглядели как стражи, застывшие в почётном карауле.

— Сегодня я узнала, что отец меня продал, — я обошла один из столбов, задрав голову: ну точно солдат в шляпе армии конфедератов, и тяжело вздохнула, продолжив путь. — То есть я и раньше это знала. Но мне говорили, что у него не было выбора. А сегодня я узнала, что выбор был. Отец мог, нет, должен был отдать что-то другое. А он отдал меня.

— Сомневаюсь, — уверенно покачал он головой. — Думаю, это Моцарт не оставил ему выбора.

— Как раз наоборот. Моцарт сказал: я не особенная, — он этих слов снова защипало глаза, но я сдержалась. — Моцарт мог найти себе любую другую невесту. Но подвернулась я. И теперь у нас договор.

— В каком смысле договор? — остановился Антон.

— Я делаю то, что ему надо, — обернулась я. — Изображаю радость. Хожу с ним на разные приёмы, убеждаю всех, что у нас прямо любовь, мы пара. И скоро поженимся. А потом… потом он меня отпустит.

— Так это же хорошо, что он тебя отпустит? — смотрел он на меня с сомнением, явно не понимая, что именно я хотела сказать, а уж тем более что я чувствую. — И раз он так сказал…

— Конечно, выполнит своё обещание! — зло перебила я, но удивление на его лице словно приклеилось. — Вот только не говори, что ты не знал, что я с ним не по своей воле.

— Нет, нет, я знал, — шумно выдохнул он и снова пошёл за мной. — Ведь я был за рулём машины, что привезла тебя в его дом. Но я был с вами и на том вечере. И, прости, никогда бы не подумал, что у вас не по-настоящему, — моргал он, словно только что прозрел. — Правда, Жень. Он так зыркает, когда к тебе кто-то подходит. Я боялся в вертолёте, что, если к тебе нечаянно прикоснусь, он меня взглядом пришибёт. И всю вечеринку он глаз с тебя не спускал.

— В том-то и дело, — закрыла я глаза, чтобы снова не расплакаться. Вздохнула, справляясь с дыханием, а потом только открыла глаза и ему ответила. — В том-то и дело, что я тоже в это поверила. Не знаю зачем. Особенно, когда мы полезли в тот чёртов воздуховод, а потом на крыше он сделал мне предложение…

— В воздуховод? — снова остановился Антон и теперь смотрел на меня не моргая.

— Да, Моцарт придумал какое-то дурацкое ограбление. И мы вылезли на крышу лифта, потом ползли по воздуховоду, он открыл сейф в кабинете, а потом нас чуть не схватила охрана…

— Зачем? — На него страшно было смотреть. Он словно собрался грохнуться в обморок — так побледнел.

— Просто так. Господи, Антон! — хотелось мне встряхнуть его как следует. — Это была игра, квест, шутка. Шутка! Но я в неё поверила. И он мне нравится по-настоящему — вот что я хочу тебе сказать. Он мне нравится, понимаешь? Очень сильно. А ему на меня плевать.

Я вздрогнула от холода, словно это тот самый, которым веяло от Моцарта, оглянулась и пошла. Чёрт, я правильно нашла в интернете парк: прямо напротив нас был тот самый мостик. И пруд. Только солнце уже давно село. И тропинку, по которой мы шли, и мост с ажурными перилами освещали только фонари, но я знала, что это то самое место.

— Зачем мы сюда пришли? — Антон догнал, снял пиджак и накинул на мои плечи. Я с благодарностью закуталась в нагретую его телом одежду.

— Ради Моцарта, конечно, — усмехнулась я. — Здесь что-то случилось. Давно.

Я посмотрела на свои руки. Пытаясь вспомнить. Пытаясь вернуть те ощущения, когда они были в крови. И я стояла и на них смотрела. Не на того, кто стрелял. Не на того, кто выкрикивал моё имя… А на свои испачканные кровью руки… Марго! Я вспомнила! Мужской голос кричал: Марго!

— Что случилось? — вывел меня из задумчивости Антон.

— Перестрелка, — я оглянулась. — Надо, наверно, приехать на закате, тогда я смогу вспомнить больше.

— Но с чего-то ты же решила, что это было давно. С чего?

Я посмотрела на него, словно прозревая. А ведь и правда: с чего?

— Здесь не было так ухожено. И деревья… деревья были старые и запущенные. Не было дорожек. И фонарей. Только мостик. И это… — всего на мгновенье мелькнула у меня перед глазами картинка: крики, шум, мужчина, что подхватывает меня раненую на руки. И не знаю с чего я это решила, но я точно знала: — Это была бандитская разборка.

Антон снова изменился в лице:

— Ты что ясновидящая?

— Нет, нет, не я. Это Целестина.

— Целестина? — удивился он. — Та подруга Моцарта, что зовут его ангелом-хранителем? Ты тоже с ней знакома?