— Не вздумай кому-то еще такое сказать, — предупредил Никита. — Сказал разок — и заткни варежку, пока не привлекли за распространение антисоветских слухов.

Латкин пристыженно замолчал, опустил голову. Он был на тысячу процентов прав, но нельзя такое говорить. Красной Армии и так нелегко, только разложения в ней не хватает!

В районе полудня пятеро разведчиков вышли из леса, таща ноги по заснеженной опушке. Боеприпасов почти не осталось, шли налегке. К югу простиралась безрадостная панорама. Метрах в тридцати — извилистое озеро, небольшой обрыв, голые заросли на берегу. Правее — еще один водоем, а между ними узкий перешеек, заросший стелющимися растениями. Эта часть суши петляла змейкой, повторяя очертания береговых линий, убегала в далекий лес за синей дымкой. Справа метрах в пятистах возвышался покатый лесистый холм с плоской вершиной. Возникло ощущение, что где-то впереди — свои. Пусть не крупная часть, какие-то разъезды, дозоры, сторожевые посты. Здесь не было строго очерченной линии соприкосновения. Здесь черт ногу сломит — в этих озерах, болотах, которые только схематично обозначены на картах советского командования!

Группа двинулась к перешейку, но не прошла и пятнадцати метров, как взводный крикнул:

— Ложись!

Все упали, не сказав ни слова. Сдавленно выражался Иванченко, еще не привыкший к своему печальному статусу. Как же такое проглядели! Справа на плоской вершине холма мелькали головы. Высота господствовала над округой, позволяла вести обстрел во все стороны, и неудивительно, что ее оккупировали финны! Тем более о прорыве группы русских солдат они наверняка знали. Поздно, беглецов засекли! Из ниоткуда образовался надрывный, угнетающий свист, и на озере, что находилось справа, взорвалась мина. Разлетелись обломки льда, брызнула во все стороны вода. Пока не критично — большой недолет, цели еще не пристреляны…

— Командир, обратно в лес? — повернул искаженное лицо Карабаш. — Попали в переплет, мать их так! Местность открытая, на куски ведь порвут…

«А что у нас сзади? — лихорадочно размышлял Мечников. — В чаще бродят поисковые группы неприятеля — финны уже в курсе, что пытается вырваться группа, уничтожившая штаб полка и узел связи. Безнаказанно это дело не оставят, привлекут все силы. Прорываться надо именно сейчас, пока не пристрелялись…»

Обстрел оборвался, едва начавшись. Возможно, финны не были уверены, могло и показаться…

— Ползем к тому озеру, — кивнул влево Никита. — Там обрыв, попробуем укрыться и пройти кромкой. Ползти медленно, на лед не выходить — хрен его знает, насколько он прочный…

Они поползли, дрожа от нетерпения, сползли в обрыв, корчась в месиве камней и снега. Недобрые предчувствия сжимали грудь. Снова опасность была повсюду, и оставаться на одном месте было крайне рискованно. Нас точно увидели, колотилась под черепушкой подлая мысль, засекли, готовят свои минометы — расстояние небольшое, и бинокли у них, конечно же, есть…

Мина взорвалась в том месте, где они первоначально залегли! Останься там, мокрого места бы не осталось! Вторая и третья рванули примерно там же, взрывы больно отдавались по ушам.

— Забрались же, мать ее, в ловушку… — чертыхнулся сквозь зубы Карабаш. — Что делать, командир?

— Не двигаться! — выкрикнул Никита. — Слышали про выдержку и хладнокровие? Постреляют и перестанут!

— Дым же, товарищ старший лейтенант! — вдруг встрепенулся Камбаров. — Смотрите, сколько дыма! Давайте на озеро, вот же оно! До того берега успеем добежать, прежде чем он развеется…

Нервы сдали у парня — никогда не сдавали, и вдруг такое. Нет звука невыносимее, чем вой падающей мины. Всю душу выворачивает — ведь не знаешь, где упадет. Даже самые хладнокровные теряют контроль. Взводный и рта не успел раскрыть, а Камбаров уже прополз между камнями и на четвереньках выскользнул на лед. Мины наверху продолжали рваться, разведчиков осыпало смерзшейся глиной.

— Камбаров, назад!

Дальше был какой-то ад. Дымовую завесу действительно сносило ветром к озеру. Камбаров бежал по льду, махал руками, звал товарищей, удивлялся, почему они не идут. Все дружно кричали: «Камбаров, назад, дубина стоеросовая!» Лед треснул под ногами, а он даже не понял, что происходит. Продолжал бежать и, даже когда мина взорвалась посреди закованной в лед глади, не остановился. Пробежал метров двадцать, когда бездна разверзлась под ногами! Он провалился, и все пространство вокруг него покрылось сетью морщин. Уходя под воду, извернулся, схватился за острые кромки. Дикий ужас застыл в глазах. Попытался подтянуться, но вода засасывала, как болото, да и сил в руках не оставалось. Никита что-то проорал, рванулся на выручку непутевому товарищу. Карабаш и Латкин последовали за ним. Очередная мина упала с ювелирной точностью — как раз туда, где находился Камбаров! Полетели обломки льда, вода рванула, как из ушата. Разведчики отпрянули, вжались в лед. Звон в ушах, круги перед глазами. Мечников не слышал своего голоса, кричал, что нужно бежать по перешейку, уходить из зоны, которую финны уже пристреляли. Теперь мины рвались на озере, ломая лед. Уцелевшие разведчики выбирались из-под обрыва, вытаскивали мычащего Иванченко…

Они бежали по перешейку, сбившись в кучку. Уж коли умирать, то всем, а не поодиночке. Отрылось «второе дыхание», за ним «третье», «четвертое». «Поднажмем, мужики, — хрипел Никита. — Не видать им наших трупов, пусть подотрутся…»

Замысел удался — они вырвались из зоны обстрела. Финны по инерции разносили озеро, потом, обнаружив, что русские уходят, перенесли огонь. Полоска суши была извилистой, неровной. Она всегда находилась на ветру, и снег здесь не задерживался. Стелился кустарник, мешал бежать, ноги путались в перехлестах ветвей. Взрыв прогремел справа — окатило водой, по ноге сильно стукнул кусок льда. Потом слева — в спину попала ударная волна. Синий лес на дальней стороне вроде приближался, но не спешил. Взрывы сливались, делались ближе, громче — их могло накрыть в любую секунду. Но уже нельзя было останавливаться — только вперед. Боль в ушах была пронзительной. Споткнулся Иванченко, грянул оземь на больную руку, взревел так, что заглушил разорвавшуюся по курсу мину. Его подняли, погнали дальше, несколько шагов — снова тряхнуло землю. Иванченко перебило вторую руку, он упал на колени, но поднялся самостоятельно, белый как мел, шатко переставлял ноги, обе руки висели плетьми. «Вперед, служивые, ерунда осталась…» — бормотал взводный. Нет, не померещилось, навстречу бежали люди — серые шинели, малиновые петлицы… Батарея на холме выдала целый залп. Все мины ухнули сзади! Взвизгнул Латкин, покатился по земле с перебитой осколком ногой. Застонал Карабаш, завалился как-то боком, выпустив из рук автомат, схватился за голову, между пальцев сочилась кровь. Взрывная волна ударила по ногам. Никита поднялся, царапая ногтями землю — перчаток на руках уже не было, пальцы побелели, превратились в негнущиеся отростки. Почему перестали бежать?! Он схватил за шиворот Иванченко, который опять собрался падать, — вперед, направление прежнее! Взрыва он не слышал, только адская боль возникла справа под ребрами. Дыхание перехватило — словно бомба внутри взорвалась, земля ушла из-под ног. Никита махал руками, чтобы не упасть, но земля угрожающе приближалась. Упал он неудачно, треснула грудная клетка. Теперь горело все тело. Попытка подняться не удалась. Никита задыхался, вонзал ногти в негостеприимную финскую землю, пытался ползти. Сознание выскакивало из головы, он заталкивал его обратно — словно кишки из вспоротого живота. Минометный обстрел усилился, но стреляли теперь не с холма, а с противоположной стороны! Значит, не миражом оказалась Красная Армия, добежали… Это было последнее, что Никита осознал сравнительно четко. Но он еще дышал, куда-то полз — а может, вообразил себе, что ползет. Люди в буденновских шлемах уже подбежали, путаясь в полах длинных шинелей, куда-то тащили израненных разведчиков. Никита шептал, теряя сознание: «Мы свои… Старший лейтенант Мечников, полковая разведка, рота капитана Покровского… Выполняли задание в тылу врага…» Но вряд ли кто-то вслушивался в этот бессвязный лепет…