Японцы целый день топят печки. В комнатах у них бумажные цветы: розовая вишня, хризантемы… А Дуня милей.

Дорога вдруг оборвалась. Исчезла наезженная колея и следы копыт на снегу. Вдруг ничего не стало, словно как ехали люди на конях, так и вознеслись вместе с санями на воздух. Дальше был сплошной сугроб. «Может, это задулина такая. А за ней — опять дорога».

Василий перебрел через снежный гребень. Сугроб был крепок. Видно, стояли недавно теплые дни и под верхней порошей настыл наст. Тут и на распряженном коне не проедешь. Настом ему ноги перерубит. Конца заносам нет. Дело необъяснимое. След был свежий, и его не стало.

В таких случаях гольды говорят: «Кто-то ехал, а летающий человек его схватил и унес…»

Ваську мороз подрал по коже. Он помнил, что с этой протоки должны быть видны горы, а их нет. «Проигрался!»

Вдруг прямо напротив себя он увидел дымок на острове. Он повернул лошадей и вскоре нашел тропу, ведущую туда.

«Кто тут живет?» — подумал он.

На высоком берегу стояла бревенчатая изба. Чувствуя, что близок отдых, Вася ударил по коням и подкатил под окна. Из трубы шел дым. Никто не выходил.

Он постучал в дверь.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Я сбился с дороги, — робко сказал Василий. — Дозвольте остановиться до утра и коней кормить.

Никто не ответил.

— Я вам заплачу.

— Нет, у нас нельзя, — ответил тот же голос, но, как показалось Ваське, стал он повеселей. — Поезжайте по дороге, тут недалеко деревня Утес. Там ночуйте.

— Да я не доберусь засветло. Даже не знаю, где я. А нынче без луны и следов не увидишь.

— Езжайте своей дорогой, — отвечал голос из-за двери.

Василий сошел с крыльца и прыгнул в кошевку. Ему не хотелось больше никаких разговоров с женщинами. Он и сейчас не желал рассеивать своих настроений. В маленьком окне словно мелькнуло что-то. Когда Васька отъехал, сзади раздался крик.

Он оглянулся и осадил коней. Очень молоденькая девушка в платке и в незастегнутом полушубке по колее бежала за ним следом. Она с разбега села в сани.

— Я покажу поворот. Гоните быстрей! — сказала она.

Кони поскакали. Ваське вдруг захотелось похвастаться своими лошадьми, показать, каковы они на всем скаку.

Как бы не обращая внимания на соседку, он встал и, глядя только на лошадей, помчал их…

— Потише, потише! — сказала девица, приподымаясь и постукивая его в плечо. — Вот и поворот! Что это вы так мчитесь, словно украли меня? — Она хихикнула и спрыгнула на снег.

Она глядела ему в глаза. У нее были белые брови и чистые глаза, в этот миг нежные и насмешливые, словно она приметила что-то необычайное в парне.

— А как же вы? — спросил Василий.

— А я пешком.

— Спасибо вам.

— Не на чем! Счастливого пути.

Она поклонилась. Василий отъехал медленно. Он оглянулся. Она убегала быстро, как горная кабарга, временами подскакивала, словно в пляске, разводила руками, и Ваське вдруг показалось, что у нее так же радостно на душе, как вдруг стало у пего.

— Э-эх! — Он хлестнул коней. Ему тоже захотелось соскочить с саней и запрыгать, как в пляске, и помчаться по дороге, как на крыльях, и мечтать, и хватать мороз ртом.

«А может, мне вернуться? Куда я теперь поеду? Я же не знаю ничего. Нет дороги, вечереет. Кони сами довезут… Вернуться? Нет!» — сказал себе Василий.

… Через неделю, проиграв ямщикам много денег и крепко выпив с ними на прощанье, Вася вернулся с похмелья домой и заявил, что как только пройдет лед, он отправится на прииск.

— Я был вблизи той речки, где ты золото открыл, — сказал он отцу.

На берегу стояла новая изба Ильи. На дальнем конце виднелся сруб школы.

Доски на крышу пришлось пилить Василию с китайцем.

— Васька, ты куда спешишь? — спрашивал отец, — Пилишь неровно. О чем ты все думаешь?

За обедом мать спросила:

— Ты что к Илье не зайдешь?

Василий молчал.

— А Бормотовы справляли новоселье? — вдруг спросил он.

— А ты соскучился? — отозвалась от печи Таня.

Василий покраснел. Он не заметил, когда входил, что она там.

В сенях Татьяна шепотом сказала ему:

— Зайди со мной вроде невзначай. А то нехорошо, все заметят.

Василий знал, что зайти придется. Знал он также, что не дело любить чужую жену, да еще думать о ней и обманывать товарища. Он желал, чтобы поскорей пришла весна, чтобы добраться на прииск.

На рассвете Илья быстро вскочил с кровати, откинув пестрое одеяло китайского шелка. Жена уж пекла и жарила, плита пылала. В застекленных окнах виднелись тучи и хмурые сопки.

— Дождь идет! — сказал Илья.

— Река спокойная, волн нет, — отвечала Дуня.

Илья позавтракал и пошел к отцу. Снесли на берег мешки, запасные весла и оружие. Перевернули лодку, столкнули ее в воду кормой и загрузили. Дождь припустил. Илья надел клеенчатый плащ с капюшоном, а Пахом — мешковину на голову.

Вышел Егор, и мужики, собравшиеся на прииск, обступили его.

— Мы дороги без тебя не найдем.

— Найдем! — перебил, стоя с веслами, высокий Санка Барабанов. — Было бы золото. С нами Тимоха Силин и два китайца.

— Бог с нами! — строго сказал отец. И, показав на небо, подержал сына под своим взглядом. Потом, словно спохватившись, пошарил по карманам, что-то проверил, поднял воротник дождевика, снял картуз и перекрестился.

— С нами бог! — подтвердил Санка. Он ухмыльнулся и добавил: — Бог и два китайца. Ну, покудова, до свидания, дядя Егор… Маманя! — обратился он к Агафье и припал к ее плечу.

— За Васю не бойся! Я хорошо смотрю! — говорил Егору, подымая рубаху и затягивая кушак, Сашка-китаец.

Илья брал на руки всех своих ребят по очереди. Дуня осторожно, чтобы никто не видел, навила ему своих волос на пуговицу.

— Зимой загуляем вовсю, — сказал Илья. — Теперь мы сами хозяева.

Дуня, так желавшая отправиться на прииск, оставалась дома. Удалая золотошница была беременна и не могла ехать.

Когда лодки отошли, она разрыдалась и тяжело опустилась на траву, как бы не в силах идти. Бабка Дарья и Наталья подошли к ней. Дуня, как пьяная, сорвала платок с головы.

— Пойдем, сын, пахать, — сказал Егор, — Васька и Сашка пусть моют. А мы с тобой будем сеять хлеб, лен, гречиху, растить коней, скот.

— А кони у Ильюшки дикошарые, — отозвался Петрован. — Они уплывут с острова, где он их оставил. Что тогда?