Сэнсэй говорит: если б вожжи не враз выпускали, апотихоньку, страна оправилась бы, люди научились бы и работать, и зарабатывать.Мудрый китайский человек Дэн Сяопин понимает: сначала нужно накормить голодных,построить жизнеспособную экономическую систему, а потом уже свободу давать.Голодный бездельник свободы не заслуживает, он от нее только дуреет. Наш жегенсек Горбушкин этой простой истины не понимает, оттого и катимся в тартарары.

А когда Сергей спросил, как же, мол, демократия, ИванПантелеевич только вздохнул. Нет, сказал, на свете никакой демократии. Есть дватипа людей – ведущие и ведомые. Подавляющее большинство людей, если имсвободами башку не дурить, будут счастливы, когда их кто-то ведет. Тольководители должны быть людьми толковыми, а не импотентами вроде нашего Меченого.Веди за собой народ по-правильному, и никто тебя не попрекнет, что ты живешьбогаче и имеешь больше прав. Это тебе награда за то, что не только о своейвыгоде заботишься и не робеешь принимать общественно важные решения.

Про себя Дронов знал, что родился ведомым, но благодаряМетроному переквалифицировался в ведущие.

Вон там, на той стороне реки, находится Место, гдешестнадцатилетний обглодыш Серый должен был закончить свою копеечную жизнь, авместо этого родился заново.

Недаром сердце выколачивает: токо-так, токо-так.

Мимо ряда автомобилей медленно шла стройная девушка в желтойкосынке. Что медленно – это нормально, когда Сергей в Режиме, всё вокругзамедляется, но девушка двигалась как-то необыкновенно красиво, плавно. В рукеона держала ландыши.

Заметила, что Сергей на нее пялится, подошла, улыбнулась –он остолбенел.

К красивым телкам Дронов привык, но рядом с этой царевнойартистки и манекенщицы, с которыми он обычно хороводился, были кошки драные. Атут незнакомка еще протяжным жестом сдернула с головы косынку. По плечам,колыхаясь неспешными волнами, рассыпались медового цвета волосы, и над ними –честное слово – полыхнуло золотистое сияние!

Режим отключился так же неожиданно, как перед тем врубился.

То-так, то-так, зачарованно стучало сердце.

Сергей высунулся из окна.

– Тебя как звать?

Она молчала. Уже не улыбалась, глядела на него оченьвнимательно и серьезно. Глаза у нее были огромные, с зеленым отливом. Такогоцвета он никогда не видел.

Почему она не отвечает, подумал он.

И вдруг понял. Нет, почувствовал.

Он должен сам угадать ее имя, это очень важно! Не угадаю –всё. А что «всё», и сам не знал.

Дикая была мысль, даже идиотская, но Дронов в ней почему-тоне усомнился.

Ужасно волнуясь, он спросил:

– Мария?

И она кивнула. Угадал!

– Поедешь? Со мной? – робко проговорил он, потому что этосейчас было главнее всего.

Она по-прежнему молчала, глядя ему в глаза.

Не поедет, обреченно подумал он. Такая королевна – и хрензнает с кем, хрен знает куда…

Но девушка по имени Мария вдруг кивнула. Не задорно, нерадостно, а грустно. Или – точнее – обреченно.

Сорвался Дронов, чуть не грохнулся с высокой ступеньки,что-то ноги плохо держали. Обошел вокруг джипа, причем еще дважды споткнулся,потому что не сводил с Марии глаз. Открыл дверцу. Хотел взять девушку за руку,но не решился.

– Садись.

Она ступила на подножку, чуть замешкалась, и Сергей бережнопридержал тонкий локоть.

От этого легкого прикосновения затаившийся Метрономвстрепенулся, перескочил на дробное «токо-так».

И в кресло она садилась бесконечно долго, он прямо весьистомился – не передумала бы.

Зато когда вернулся на водительское сиденье, развернулся идал по газам, над дорогой только взвилось облачко

голубоватого дыма.

Сергей, хоть и мчался на сумасшедшей скорости, сначаласмотрел только на Марию. Из-за этого на повороте чуть не вылетел в кювет, едвауспел вывернуть руль. Ужасно испугался – не за себя, за нее. Любая другаяженщина от такого бешеного зигзага взвизгнула бы, но эта не издала ни звука.Даже головы не повернула, глядела прямо перед собой.

Что это она все молчит? Хоть бы слово сказала.

Теперь он следил за дорогой, вел машину осторожно, навосьмидесяти, а из-за Режима казалось, что джип еле ползет.

Стараясь не частить и поотчетливей выговаривать слова,Сергей спросил:

– Ты где живешь, Маш? В Лычково?

Так называлась деревня, около которой она торговала цветами.

Молчит, будто не слышит. Попробовал еще раз:

– Марусь, тебе лет-то сколько? С родителями живешь или…

Голос у него дрогнул. Про «или» – что у нее есть муж или ктотам – и думать не хотелось.

Опять не удостоила ответом. Будто не слышала. Сергейподумал: может, ей не нравится, как я ее называю – Маша, Маруся? Сделал третийзаход:

– Нет, правда. Мария, ты с кем живешь-то?

Только тут она на него взглянула, и он понял: да, ее надоназывать полным именем – «Мария».

Но рта все равно не открыла, показала один палец, с розовым,неровно подстриженным ногтем.

– Одна? Кивнула.

– Ты чего, немая? – наконец дошло до Дронова. Грубо спросил,неловко. Но Мария не обиделась.

Коротко улыбнулась. Слегка наклонила голову (то ли отвечая«да», то ли в каком другом смысле) и снова стала смотреть на дорогу.

Ну и хорошо, что немая, сказал себе Сергей. Наверно, из-заэтого она такая особенная. Ведь не просто же красивая, а именно особенная. Небыла б немая, несла бы сейчас какую-нибудь дребедень, всё впечатление быполомала.

– Слушай, Мария, хочешь пожить у меня? – кинулся он какголовой в омут. И затараторил, позабыв, что нормальный человек такуюскороговорку разобрать не смог бы. – Нет, ты не думай, просто пожить, ничеготакого. У меня дом большой, в Жучиловке. Один живу.

Она опять повернулась, уставилась на него долгим взглядом,как тогда.