Туфта, фикция всё это кооперативное движение и такназываемая «легализация теневой экономики». Прав тесть: прикрытие дляноменклатурных ворюг, чтоб безбоязненно воровали. Никогда ничего путного в этойстране не будет (это Роберт уже сам вывел), никакой частной инициативы,никакого «капитализма с человеческим лицом». Как были пустые прилавки, так иостанутся. Весь капитализм – мальчишки с мертвыми глазами, которые сначаламазнут грязной тряпкой по чистому стеклу, а потом нагло требуют рублевку. Бабкасо своим антисанитарным печевом. Да сорваннные вопреки всем запретам ландыши,которых в подмосковных лесах скоро вообще не останется.

Тут как раз подошла цветочница.

На ней был старый плащ болонья, какие сто лет уже никто неносит, и резиновые сапожки, слишком широкие для тонких лодыжек. Из-под косынкивыбивалась прядка густого медового цвета, который весьма популярен уфирм-производителей краски для волос, но в природе встречается крайне редко.

Про девушку Роберт подумал: какая некрасивая, бедняжка. Лицотреугольником, рот широченный, вздернутый нос. Даже большие, устало прикрытыеглаза не спасают, скорей наоборот. Какой-то лягушонок с глазищами стрекозы.

Цветочница молча протянула в опущенное окно букетик.

– Срывать в лесу ландыши запрещено законом, – строго сказалей Дарновский. – Или вы не знаете?

Ждал, что сельская жительница огрызнется, но она промолчала.И выражение лица какое-то странное. Точнее сказать, на ее лице не было никакоговыражения, чего с людьми вообще-то не бывает. Заслуженный антрополог Робертзнал это точно.

Чокнутая, догадался он. Поэтому по-сиротски одета и рта нераскрывает.

На секунду стало любопытно, а что у такой крэзанушкиделается в голове?

Посмотрел в стрекозьи глаза, которые в первую секундуоказались синими-пресиними, потом, как полагается, на мгновение сверкнулизелеными огоньками и снова засинели.

Поразительно, но никаких мыслей Дарновский не услышал.Полный сон разума, что ли? Никаких эмоций или хотя бы бредовых образов? Впервыеон сталкивался с таким феноменом – чтоб внутри у человека царила полная тишина.

Но вдруг раздался негромкий и очень красивый, никак несоответствующий невзрачной внешности голос.

– Счастливого пути, – сказал голос.

И что-то с Робертом произошло. Причем не со слухом, а созрением.

Услышав пожелание, Дарновский от неожиданности сморгнул, акогда через долю секунды поднял веки, то обмер.

Нет, он не увидел ничего нового. Он увидел по-новому.

То же девичье лицо, и черты те же, но, Господи, какойизысканный контур лица, какой нежный рот, какой точеный, будто высеченный изалебастра нос! А светящаяся изнутри кожа!

Ёлки, да она красавица, фантастическая красавица, потрясенноподумал Роберт. Как это я сразу не разглядел!

А глаза-то, глаза! Солнечный свет в синей воде.

И, как человек, испорченный рефлексией, сам на себяскривился. «Солнечный свет в синей воде». Поздравляю, Роберт Лукич, спошлостью. Фи! «Придите на цветы взглянуть, всего одна минута, приколет розувам на грудь цветочница Анюта».

Он встряхнулся, отгоняя наваждение. Отвел глаза.

Из бардачка, где лежали пятерки для гаишников, досталбумажку, протянул в окно.

– На, держи. Да не надо мне твоих ландышей, – отмахнулся отбукетика.

Тут как раз ряд двинулся, и Роберт нажал на газ.

Пока медленно ехал по мосту, всё качал головой.

Что это было? Что за трансформация, вернее перекос ввосприятии, ведь сама-то девушка какой была, такой и осталась? А если она всамом деле так хороша, почему он не увидел ее феноменальной красоты сразу же?

Странно, что музыка почти стихла, он не мог разобратьмелодии.

Вдруг Роберт дернулся.

Цветочница сказала: «Счастливого пути» – он отчетливослышал. Но ее губы не шевельнулись, он же смотрел на них!

Значит, она так подумала? Искренне пожелала незнакомому, даеще нагрубившему ей человеку счастливого пути? Поразительно.

Он по инерции докатил до конца моста, и очнулся, лишь когдадо цели поездки, того самого рокового поворота, оставалось всего ничего.

Что ты делаешь, идиот? Вернись!

«Упустил счастье», мелькнула неожиданная, совершенновнерациональная, но оттого еще более поразившая его мысль. Какое счастье,почему упустил, Роберт не понял, но чувство утраты – огромной, невозвратной –обрушилось на него и заставило задохнуться.

Не доехав до поворота какие-нибудь две сотни метров,Дарновский сделал то, чего никогда себе не позволял и за что всегда осуждающесигналил другим водителям: нагло, перед самым носом у встречных «жигулей»,развернулся через двойную. Его, конечно, тоже обдудели. Плевать.

Он гнал машину назад, на ту сторону реки, хотя был уверен,что девушки там уже нет. Ушла, исчезла. А может быть, ее вообще несуществовало.

Движение остановилось в обе стороны. Прямо посреди мостазастрял грузовик, шофер возился под открытым капотом.

Черт, черт, черт!

Роберт вышел, приподнялся на цыпочки, пытаясь углядеть натом берегу девушку.

Не исчезла!

Вон ее желтая капроновая косынка! Цветочница стояла уздоровенного джипа с тонированными стеклами, протягивала свои букетики.

Роберт чуть не расплакался от облегчения. Еще минута-другая,и он снова увидит солнце в синей воде!

Нервишки-то не того, сердито усмехнулся он, смахиваянавернувшуюся слезу. Лечиться надо.

А времена настают хорошие, правильные, думал Дронов,постукивая пальцами по рулю. Джип стоял на месте, перед мостом образоваласьпробка. У кого есть мозги и энергия, наконец-то могут по-человечески жить.Кругом строительство, и дома по большей части богатые, кирпичной кладки. Видокпока, конечно, некрасивый. Не умеют у нас культурно строить. Нет чтоб сначаладорогу хорошую провести, вагончики поставить для рабочих. Развезут грязюку, загадятвсе вокруг. Но ничего, со временем научатся.